Веля. Знаю, но не надо чернить память о моей маме… Еще недавно… как будто вчера это было… как сейчас ее вижу… в этой нашей комнатенке, ее лицо… когда мы жили… напротив живодерни. Она, бывало, ощипывает индюшку и все гладит ее по голове, и говорит ей моя покойная мама: «Поцелуй, Лепосава, ножку! Ради своего Вели! Ему вкуснее есть будет, если поцелуешь!» Я это говорю тебе не потому, что Лепосава как никак твоя родня… да будет земля ей пухом!.. Вот такие слезы катились у нее по лицу! Попку целует! Грудку целует! Крылышки! И кожицу! Целует, целует! Целует и слезы льет!
Драго. Но ты-то, зять, просто прорва какая-то! Как только в тебя влезает целая индюшка?
Веля. И уж так хорошо они с моей мамой жили! Ни слова плохого между ними, знаешь, как это бывает у некоторых, загрызть друг друга готовы! И почему твоя Лепосава навек сомкнула глаза, мне и по сей день не ясно!
Драго. С голода умерла! Потому что в семью к жмотам попала! Но мы об этом громко говорить не будем… мы свои люди!
Веля. Погоди, погоди, не горячись… Если ты на меня рассчитываешь в смысле дать в лапу, то у меня с деньгами совсем плохо, от меня пользы мало…
Драго. Кому ты врешь, скупердяй! У тебя — нету? А на какие же деньги ты тогда даешь такие некрологи в газетах?
Веля. Это просто камуфляж, Драголюб! Просто, чтобы создать видимость, чтобы люди не удивлялись: «Где этот столько гребет? А почему его имени никогда нет в газетах, в отличие от других ворюг?»
Драго. Когда тебя увидишь на улице в этом твоем поношенном пальтишке… можно подумать, что ты порядочный человек, настоящий человек, все отдаешь обществу!
Веля. Драголюб! Мне больше нравится, когда люди меня жалеют, а не завидуют… здесь я прошел самую хорошую школу!
In memoriam III
Темнота.
Веля и Агнесса и Драголюб во фраках, Флора Дворникович в платье с кринолином, длинном и пестром.
Веля
Флора. Что, летит что-то?
Веля
Флора (пробует рукой). Действительно… моросит…
Веля и Агнесса садится рядом.
Вот и осени мы дождались на этой скамейке!
Веля
Веля и Агнесса, Драголюб и Флора
Веля
Драго. Сыпешь соль на раны!
Веля. Как только вспомню, и по сей день… слезы набегают… Да и не часто я вспоминаю!
Флора. Может, оно и к лучшему?
Драго. А может, и к худшему?
Веля. Много мы сделали, а еще больше осталось.
Драго. А в тот вечер уж как я прихорошился! И слышу, тетка на веранде шепчет: «Ну, просто как конфетка!»
Веля. Сколь роковой была эта наша осенняя холостяцкая пирушка! Все перезрелое, румяное, сочное!
Флора. Нет больше в продаже того белого шелка, но в мои времена во всех магазинах были эти белые платья с кушаком из синеватой ткани!
Веля. А когда приходит в Сербию осень, и солнце на закате заливает все как маслом, и все багровеет вокруг…
Драго. От кафе «Три ключа» до пивного завода как грянет шесть оркестров духовых, и военных, и городских!
Флора. Проплывают пары, и белый шелк вьется вокруг юных девичьих фигур, как облако дыма, перехваченное синим обручем на талии…
Веля. Но тут безответно влюбленный фотограф выстрелил из партера в Мицу Натину, сидевшую в ложе, и она упала на плечо греческому консулу…
Драго. Мы тогда получали мужское образование у мадам Калиопы… там, известное дело… чай… фанты, фантики…