Чума

О предстоящем бракосочетании было объявлено давно, брак имел существенное значение для укрепления политического единства орды. После него предполагались набеги на соседей и локальное «наступление золотого века» по-степному.

Планировался обще-ордынский «конгресс» в форме свадебного тоя, на котором соберётся вся верхушка, порешает все накопившиеся вопросы и, устранив недомолвки и разночтения, поведёт свой народ к светлому будущему.

«Мэри», привлёкшая внимание одного из подханков своими статями: большая, белая, грудастая, была продана задёшево и попала в круговерть предсвадебной суеты. Удручённая изменой своего «освободителя», запуганная поркой и побоями, она помалкивала и делала что велят. Убирала навоз, зашивала тряпьё, выколачивала кошмы…

В становище всегда есть место подвигу. Особенно — женскому. Мужчины-то пасут скот.

В последние дни перед торжеством её припрягли к готовке.

Хан велел накрыть дастархан на пятьсот человек. «Лучшие люди» всех кошей орды сели за праздничную трапезу. Один из престарелых кошевых, оглядывая давно невиданных соседей, поинтересовался:

— А где этот… который от Башкорда прибежал?

— Куджа? Ха! Он трус и дурак. Когда наши хотели потрогать большую лодку с синим парусом, он испугался. Говорил хану разные глупости. Что нельзя ссориться с теми, кто идёт на такой лодке, что нужно выдать храбрецов, которые бурлаков постреляли, что надо заплатить за тот побитый двуногий скот. Хан рассмеялся ему в лицо. Доблестные батыры должны платить за дохлое тягло трусливых купчишек? Нынче наши снова наскочили на тех синих лодочников. Жаль, не удалось. Куджа снова пугал нашего славного, храброго, доблестного хана. Каким-то… северным зверем. Хан разозлился. Тут пришёл глупый булгарин от того… с Севера. Хан отрубил ему голову. И ничего, даже слова никто не сказал! Тот северный зверь — полевая мышь против нашего степного орла.

— А Куджа?

— Я же говорю: глупец и трус. Испугался мыши. Увёл свой курень на юг, в Терки. Дурак: лишился удовольствия увидеть такой праздник, набить живот такими угощениями!

Свадьба шла по высшему разряду.

Шурпа! Какой праздник без шурпы?! Горячий мясной бульон, густой так, чтобы ложка стояла, прекрасен и сам по себе и с лапшой, и с любой начинкой. Правда, когда он остыл… Идеальная среда для бактериального посева. В поваренной книге времён Российской империи сказано: «переварить и отдать людям». Здесь «переварить» не успевали — челядь съедали объедки с господского стола холодными.

Прекрасные пирожки с мясной начинкой… тутырма, перемечь, бэлиш… «При приготовлении фарша, если фарш густоватый, влить холодного молока или воды и снова перемешать».

«В молочных продуктах бактерии могут размножаться и накапливаться».

Праздник продолжался целую неделю. Были соревнование акынов, скачки, борьба, джигитовка, стрельба из луков. Потом батыры, аксакалы и джигиты отправились по своим кочевьям.

Через две недели начался мор.

Чёрные тряпки на шестах поднялись над больными становищами, стада, отары и табуны уныло бродили по степи, не направляемые пастухами, мечущимися в горячечном бреду в своих юртах.

«По пажитям заглохнувшим блуждали
Без пастырей безумные стада».

«Больной апатичен, сознание его помрачено, нередко бредит… приступы сильнейшего возбуждения… больные вскакивают с постели, выбегают из больницы, выбрасываются из окна…. совершенно не мочатся и их приходится катетеризировать…»

Катетер? В орде? Вы откуда? А, из будущего…

За месяц умерла четверть из сорокатысячной орды. Вдвое больше снялись со становищ и побежали. Куда-то. Остальные просто ждали. Смерти или чуда. Не имея сил уйти от свежих могил.

Вымирающие «вежи половецкие». Брошенные кибитки. Завалившиеся юрты. Внутри вперемежку ещё живые и уже мёртвые. «Многие, мучимые неутолимой жаждой, бросались в воду»: немногочисленные в степи источники отравлены трупами. Крики, бессвязный бред. Понос, истощение, смерть.

«Поражению подвергались детородные части, пальцы рук и ног, и многие с выздоровлением теряли эти члены, а некоторые лишались и зрения. Были и такие, которые тотчас по выздоровлению забывали решительно обо всем и не узнавали ни самих себя, ни своих близких».

Такие «выздоровевшие» в Степи не выживают.

Жена, шатаясь от жара, пошла по воду к реке. И не вернулась. Упала и утонула? Умерла, украли, сбежала? Какая разница? — Лежачие в юрте сходят с ума от жажды. И умирают.