Чума

Случай — предельный. Её мать была больна тифом, рожая «Мэри». После смерти «Мэри» проведённое вскрытие показало активно функционирующий очаг инфекции в её мочевом пузыре. Заразна до собственного рождения и после своей смерти. Пока трупное окоченение не выморозило бактерию.

— Ищите, мальчики-девочки. Нужно найти все источники заразы. Иначе покатится. Мор. Вниз по Вятке. С Вятки в Каму, с Камы в Волгу. И нам сюда… достанется. Посмотрите вокруг, на друзей-знакомых. Запоминайте. Пока они все живы. Упустите — каждый четвёртый помрёт. Идите, найдите, изолируйте.

Помимо собственно медицинских дел, помимо обеспечивающих технологий, о которых я уже, есть транспортные проблемы. С государственно-политическим оттенком.

— Лодки брать плоскодонки, «рязаночки».

— Чего это? Ушкуями же ловчее. По Волге, Каме, Вятке.

— Нет. Идти через Ветлугу в Пижму.

— Так дольше! И тяжелее. Волок…

— Рядом с Булгарией не ходить. Делай.

В караване, помимо собственно будущих «чумологов», пойдёт необходимое пополнение для Усть-Маломского и других Вятских погостов. И воинский отряд. Для обеспечения карантинных мероприятий. На случай возможных… общественных осложнений. Как среди своих, так и среди аборигенов. Люди на эпидемию реагируют… социально. Средневековых вариаций народных последствий «процесса кремлёвских отравителей» — не надо.

Появление вооружённого отряда на Каме, в границах эмирата, вызовет реакцию эмира. Радости с его стороны я не ожидаю.

В начале мая караван ушёл. Я относил Боголюбскому свою «повинну головушку», вернулся, прививал Ростиславе: «Не бояться. Ничего-ничего». Усмирял Софью, давил эрзянских картов, придумывал параплан, гонял турбогенератор, цемент начали делать… Учил. И помогал учить другим. Артёмию — его новиков, Манефе — её младенцев, Чарджи — костромских и прочих там — порядку. И ждал. Сообщения о смерти моих людей. Из-за моей ошибки в дистанционной диагностике, из-за недоученности, из-за конфликтов с местными, из-за провалов в обеспечении…

«Чумознатцы» ещё до места не дошли, а первый результат уже случился.

«Языки по колено» — молчать здесь не умеют. В Усть-Пижме караван разделился, и те, кто повернул в погосты вниз по реке, немедленно поделились новостью со старожилами. Дальше — покатилось.

«Хоть шаром покати» — русское народное описание. Пейзажа, натюрморта, интерьера, контента холодильника…

Реакция населения на новость совсем не похожа на реакцию на новогоднее поздравление президента. Скорее на: «Внимание! Воздушная тревога!».

Торговля встала: все попрятались.

Пушкин, повстречав в 1830 г. разбегающуюся от холеры Макарьевскую ярмарку, пишет:

«Бедная ярманка! она бежала, как пойманная воровка, разбросав половину своих товаров, не успев пересчитать свои барыши!».

Тут ярмарки нет, но разбегаются похоже.

Глава 533

Новость о моровом поветрии на средней Вятке, сопровождаемая «страшными подробностями» перевранных «из уст в уста» моих поучений, распространилась и в поселениях, контролируемых булгарами.

Типа: река отравлена. «Полуночный колдун» выпустил туда «усатые палки». Их не видать, но они там есть. По ночам выбираются на берег, заползают в жилища, влезают в открытые рты и прочие естественные отверстия спящих и грызут-грызут-грызут изнутри кишки. Лязгая жвалами и пронзая жалами. Во-от такими!

Население бежало. От реки, от моих людей. Мои бы тоже разбежались, но некуда. Да и начальство в погостах, получая ежедневные увещевания по телеграфу, хоть и тряслось, но сидело на местах.

Булгарские начальники, стражники, купцы, ремесленники улепётывали на юг, за Каму. Местные разбегались по родным племенам. Нашёлся повод двинуть освободившейся вскоре карантинный отряд вниз по реке. Занимая опустевшие булгарские опорные точки вплоть до устья.

Можно было бы и по Каме продолжить, и за Каму перелезть. При виде нашего флага с «чёртом на тарелке», аборигены хватали детей и утекали за пределы видимости. Увы, людей у меня мало, пришлось остановиться.

Первые сообщения из Усть-Маломы были вполне благостные: всё вычистили-вымыли, больные давно выздоровели… И чего ходили — непонятно.

И тут вторая волна. Один заболевший, три, пять…

У меня… Хорошо, что я лысый. Были бы волосы — вылезли от страха. Неужели я ошибся? Неужели там что-то другое?

Сигналки читаем втроём, с Марой и Терентием. Мара чуть не плачет. Ей своих воспитанников жалко.

— Господи! Зачем я тебя послушала! Какой я была дурой!

Вы плачущую Марану, колченогую богиню смерти, представляете? — Страшное зрелище.

Обмякла Марана, душой помягчала. Привыкла у меня тут к хорошему. Вот, даже и слёзы сыскались.

Я пытаюсь как-то… успокоить, воодушевить. Типа пошутить изысканно:

— Мара, почему «была»? Скажем эпичнее: «Время над тобой не властно!».

В ответ на глупую шутку получаю… стробоскопическое выражение её эмоционального состояния. Аж в глазах вспышки. Непечатными были даже жесты её рук и выражение её глаз.