Чума на оба ваши дома

— На милашке из «Смеющегося поросенка» в Трампингтоне, — ответил Абиньи и весело хлопнул Бартоломью по плечу. — Ну же, не делай такое лицо! Я познакомился с ней в доме твоей родной сестры, значит, она должна быть женщиной с безукоризненной репутацией.

— У Эдит? — переспросил Бартоломью.

Большое хозяйство Эдит в деревушке Трампингтон в двух милях от Кембриджа велось с шиком и размахом, приличествующим благосостоянию и положению ее мужа. Бартоломью не мог и представить, каким образом Абиньи познакомился там с подавальщицей из трактира.

— Три недели тому назад, на прощальном обеде, который она давала в честь отъезда юного Ричарда в Оксфорд, — сказал Абиньи, видя замешательство друга. — Я встретил мою красавицу на кухне, она принесла яйца. Ну, она и пригласила меня отведать превосходного эля, который сама варит.

— Жиль, осторожней! Если заметят, что ты зачастил в питейные заведения, Уилсон накинется на тебя как коршун. От тебя он жаждет избавиться лишь немногим меньше, чем от меня.

— Ай, полно вам, лекарь! — рассмеялся Абиньи. — Не надо мрачных пророчеств в столь прекрасный день. Солнышко светит, птички поют, а я влюблен!

Бартоломью с сомнением глянул на кусок пергамента в руках Абиньи.

— Твоя подавальщица умеет читать? — поинтересовался он.

Абиньи снова рассмеялся.

— Конечно нет! Поэтому она никогда не узнает, что эти строки на самом деле — список книг, который я сделал для моих студентов в прошлом триместре, украшенный для пущей внушительности несколькими затейливыми заглавными буквами. Пергамент нынче недешев!

Бартоломью заметил, что его друг нарядился в лучшую свою мантию и чулки, и это наводило на мысль, что его намерения в отношении девицы серьезны, пусть и не слишком благородны. Абиньи ушел, беспечно помахав шляпой на прощание. Миг спустя он снова просунул голову в дверь.

— Кстати, — сообщил он, — твой вонючий пациент ушел. Я отправил Кинрика передать его домочадцам, чтобы пришли и забрали его. Я бы не вынес, если бы он пролежал здесь целый день! Он просил передать тебе, что сдержит свое слово. Не знаю уж, о чем это он.

Не успел Бартоломью ничего ответить, как Абиньи уже исчез во второй раз. Бартоломью увидел Элкота — тот вышел из своей комнаты на соседней лестнице и, поскольку ставни у него тоже были открыты, скорее всего, слышал весь их разговор. Из всех преподавателей Элкот неодобрительней других относился к идее присутствия женщин в колледже. Бартоломью задавался вопросом, не был ли тот когда-нибудь женат, и собственному ли опыту он обязан такими крайними взглядами. Элкот был маленький суетливый человечек, напоминавший Бартоломью курицу. Он не терпел не слишком способных школяров, и большинство его студентов жили в постоянном страхе перед его ядовитыми замечаниями.

Бартоломью медленно шагал по двору, а Элкот молча шел рядом с ним.

— Тело Августа не нашли? — спросил Бартоломью.

Элкот пристально взглянул на него.

— Августа еще не нашли, — ответил он. — Мы не прекратим поисков и предадим его в руки правосудия, будьте покойны. Он никак не мог выбраться за пределы колледжа. Привратники у главных ворот не спали всю ночь из-за шума, который студенты подняли в зале, и они утверждают, что мимо них никто не проходил. А ваша женщина всю ночь не давала мистрис Агате сомкнуть глаз своими рыданиями, и та тоже говорит, что из потайной калитки никто не выходил.

— А коммонеры как?

Элкот злорадно улыбнулся.

— Маются головами и животами, и поделом им, — заявил он. — Будут знать, как предаваться греху чревоугодия.

Бартоломью остановился и схватил Элкота за запястье.

— Им в самом деле плохо? Почему никто не разбудил меня? Может, я смогу чем-то облегчить их состояние.

Элкот вырвал руку.

— Вы ничем им не поможете. Переживут. К ним присоединился Элфрит.

— Как ваша голова? — спросил Бартоломью.

— Должно быть, долгие годы учения наградили меня крепким черепом, — с улыбкой ответил Элфрит. — Я не ощущаю совершенно никаких пагубных последствий.

Они добрались до главного здания и по широкой винтовой лестнице поднялись в зал. Одолженные гобелены, украшавшие стены прошлой ночью, убрали, но о вчерашних празднествах живо напоминали объедки, усеивавшие покрытый тростником пол, и запах пролитого вина.

— Мастер Абиньи? — спросил Уилсон, и его голос громко прозвучал в тишине зала.

— Отправился навестить сестру, — отозвался брат Майкл.

Эта отговорка уже стала традиционной. Сэра Джона не слишком занимал вопрос, питаются его профессора в колледже или в других местах, но, судя по тому, как губы Уилсона застыли в гримасе неодобрения, отныне всем профессорам вменялось в обязанность во время трапезы присутствовать в зале.

Элкот прошептал на ухо Уилсону что-то такое, отчего глаза мастера гневно сверкнули. Бартоломью не сомневался, что Элкот пересказывает ему подслушанный разговор. «Вот злобный коротышка», — подумал врач и, обернувшись, увидел, как Майкл закатил глаза, к немалому удовольствию студентов в конце стола.