Чума на оба ваши дома

Бартоломью вполне поверил этому высказыванию грубоватого человека, который так много пил. Д'Эвен опасливо кашлянул.

— В жизни не возьму больше в рот французского вина, — сделал он слабую попытку пошутить.

— Вы помните, в какой из кувшинов с вином подсыпали сонное зелье? — спросил Бартоломью.

Джослин недоуменно уставился на него.

— Конечно нет! — сказал он. — Думаете, стал бы я его пить, если бы знал, что оно отравлено?

Бартоломью улыбнулся, признавая нелепость своего вопроса.

— Я припоминаю, — подал голос д'Эвен. — Я питаю естественное отвращение к вину — у меня от него ужасно болит голова — и потому стараюсь, когда возможно, пить не вино, а эль. Вчера ночью, некоторое время спустя после того, как преподаватели ушли, а все коммонеры веселились и наслаждались едой и питьем, бедняга Монфише начал жаловаться на недомогание. Мы не обращали на него внимания, пока ему и впрямь не стало плохо, что заставило каждого из нас оценить состояние наших собственных желудков. Мы решили уйти и вместе отправились в нашу комнату. Когда мы были уже там, перед тем как ложиться, кто-то сказал, что правильно будет выпить за мастера Уилсона и его новую должность. Мы с Монфише отказывались от вина, но остальные сказали, что это невежливо и мы непременно должны выпить за здоровье мастера Уилсона. К тому времени я выпил уже немало эля и потому позволил уговорить себя, хотя следовало бы отказаться. И Монфише тоже. Понятия не имею, как вино попало из зала в нашу спальню, но тем не менее каким-то образом оно там оказалось.

— Да, черт возьми! — Джослин посмотрел на д'Эвена. — Кувшин с вином. Я разливал его. Это мне в голову пришла идея выпить за здоровье мастера. Я не помню, откуда оно взялось в нашей комнате. Оно просто было там, и я проследил, чтобы всем досталось поровну.

— Когда вы начали ощущать последствия?

— Сложно сказать, — пожал плечами д'Эвен. — Наверное, через полчаса. Те, кто постарше, уже уснули, но Джером, Роджер Элингтон, Джослин и я еще болтали. Мы были навеселе, и, думаю, никто из нас не заподозрил, что внезапная сонливость — нечто большее, нежели обычный результат изрядного количества выпитого. Впрочем, быть может, несчастный Монфише думал иначе.

Бартоломью переговорил с Элингтоном, отцом Джеромом и двумя стариками. Никто из них не смог рассказать ничего нового, хотя все божились, что в спальню возвращались вместе.

Бартоломью снова присел, прижавшись спиной к бледно-абрикосовому камню, запрокинул голову и подставил зажмуренные глаза ярким солнечным лучам. Чья-то тень упала на него, и он прищурился.

— Нам необходимо поговорить, Мэттью, только не здесь. Встретимся в саду.

С этими словами Элфрит, украдкой оглянувшись по сторонам, удалился в направлении своей комнаты.

— Помоги мне подняться, брат, — попросил Бартоломью Майкла, который последним вышел из зала, что-то дожевывая. Майкл протянул ему руку и рывком поднял на ноги. Бартоломью поразился его силе. Он-то всегда считал тучного монаха слабым и немощным, однако тот вздернул его на ноги без малейшего усилия.

— Я сегодня иду в Барнуэлльское аббатство, — сказал Майкл, утирая рукавом рот. — Не хочешь со мной? Можно по пути заглянуть к Святой Радегунде.

Он совершенно не по-монашески осклабился. Неужели Абиньи растрезвонил об интересе Бартоломью к его сестре?

— Не могу, брат. Мне надо поговорить с Элфритом.

Майкл как-то странно на него посмотрел.

— О чем?

— Полагаю, это как-то связано с Августом, — ответил Бартоломью. — Ты мне веришь, Майкл? Как ты считаешь, вчера ночью старик был мертв?

— Ну конечно, — горячо подтвердил бенедиктинец. — Август был мертв. Я видел, как ты все проверил, и его я видел собственными глазами. Послушай, Мэтт, — произнес он внезапно, сжав запястье Бартоломью холодными липкими пальцами, — ты должен быть осторожен. — Он украдкой огляделся по сторонам, точно так же как до него Элфрит. — Я не понимаю, что происходит, но мне страшно. Страшно за себя и за тебя.

— Чего ты боишься? — спросил Бартоломью вполголоса.

— Не знаю, — сказал Майкл раздраженно и еще сильнее сжал руку Бартоломью. — Может, это происки дьявола. Август так считал, и теперь его тело исчезло.

— Полно, святой брат, — попытался урезонить его Бартоломью. — Не можешь же ты верить в это. Не ты ли сам всегда говорил мне, что единственный дьявол — сам человек? И что ты хочешь сказать про Августа и дьявола?

Майкл покачал головой.

— Не знаю. Он говорил об этом перед самой смертью.

— Когда именно?

Майкл снова покачал головой и выпустил руку Бартоломью.

— Не помню. Но ты должен быть осторожен. Отправляйся на встречу с Элфритом, но помни мои слова.

Он поспешил прочь и скрылся в темноте за своей дверью. Бартоломью задумчиво смотрел ему вслед. Что тревожит Майкла? Что происходит в колледже?

IV