Чума на ваши домы. Уснувший пассажир. В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего. Деревянный самовар (пьянки шестьдесят девятого года)

…В схроне работали медик и фотограф. Знал эти тайные убежища Смирнов, в Закарпатье видел: пещера в обрыве с замаскированным выходом на воду и с запасным — уже в лес — где-нибудь под пеньком, под поваленным деревом. Кому понадобился партизанский схрон в Нахтинском районе?

Ратничкин лежал на спине, раскинув руки, а ноги были чуть приподняты маленькой скамейкой, на которой он, видимо, сидел перед выстрелом. Пуля вошла ему в правый глаз и вышла у левого уха. Поэтому и голову почти не разворотило: мало на пути пули было твердых тканей.

Фотограф еще раз щелкнул с вспышкой и прекратил съемку. Отряхнувшись от своих электрических молний, увидел, наконец, вновь прибывших. Похвастался:

— Я пулю нашел, — и протянул Поземкину почти не деформированную пулю.

Смирнов взял ее из ладони Поземкина двумя пальцами, осмотрел, погоревал:

— Жену бы мою сейчас сюда.

— Зачем? — бестактно удивился Поземкин.

— Моя жена, полковник Болошева Лидия Сергеевна, — лучший баллистик в советской милиции.

Поземкина потрясло не то, что Болошева — лучший баллистик, а то, что жена старше по званию мужа.

— А вы — подполковник, — уже совсем некультурно констатировал он.

— Она еще и кандидат наук, — добавил Смирнов, продолжая разглядывать пулю. — Но данный случай простой, под силу подполковнику без степени. Пуля выпущена из «ТТ», Григорий Александрович.

— И в нас постреливали из «ТТ», — встрял Чекунов.

— В нас постреливали, а его застрелили, — Смирнов, щурясь огляделся. — После твоих вспышек, мастер светотехники, ни хрена не различишь как следует.

Фотограф тут же бросился расширять вход с реки. Раздвинул как только возможно маскировочные кусты. И, правда, посветлело.

Противны до тошноты были Смирнову эти прибежища уголовных. Нормальные люди строили дома, обживали квартиры, любили их, любили и вещи, которые они сами приносили в дом, стараясь создать уют — неповторимый никем маленький мир его, его жены, его детей. Мир, принадлежащий ему, и он, принадлежащий этому миру. Смирнов, три четверти своих лет проживший в бараке, ценил и уважал людей, умевших создавать свой мир. Тварям, злодеям дом не был нужен: однодневный постой, ночевка, отправление естественных надобностей — пожрать, посрать, помочиться, трахнуть ту, что под руку попалась, — и далее, в еще неизвестную мерзость.

Замасленная бумага, консервные банки, закрытые и варварски вскрытые, ведро с водой, кастрюля с черной картошкой, куча тряпья в углу — постель, так сказать. Полосатенький крестьянский пиджачок был сложен и лежал на второй скамеечке.

— Этот тот пиджак, в котором Ратничкина видел Арефьев? — спросил Смирнов.

— Тот самый — подтвердил Поземкин. — Арефьева уже проводили, опознал.

— Опознал, значит, — Смирнов еще раз посмотрел на труп и попросил Чекунова: — Витя, не в службу, а в дружбу, надень на него пиджачок, пока не закостенел. Он как раз сейчас в подходящей расслабке.

Чекунов с трудом повернул тушу Ратничкина (недаром кликуха была «Кабан») на левый бок и стал засовывать толстенную правую руку в правый рукав опознанного пиджака. Рука вошла в рукав по локоть и дальше никак не пролезала.

— Ладно, — сказал Смирнов. — Верни его в исходную.

Чекунов сдернул с руки Ратничкина пиджак и положил труп, как тот лежал изначально, навзничь. Передохнул малость и поинтересовался:

— А дальше что?

— Застегни пиджачок и прикинь его на труп, — распорядился Смирнов.

Пиджачок смотрелся на Ратничкине, как слюнявчик на младенце.

— Это как же понимать? — даже доктор Иван Герасимович позволил себе изумиться.

— Ну, Поземкин, — подбодрил капитана Смирнов.

— Что — ну? — охолпело спросил Поземкин.

— Будь добр, ответь, пожалуйста, Ивану Герасимовичу, — пояснил Смирнов.

— Сам ничего понять не могу, — наконец нашелся с ответом Поземкин.

— А что тут понимать? — в тихой ярости негромко сказал Смирнов. — Бездарная халтура и нескоординированное вранье. Мне надо в город, Гриша. Давай машину. Вам по инструкции работать и работать, а мне здесь делать нечего.

— Я с вами, Александр Иванович? — попросился Чекунов.

— Капитану помогай. Убийцу-то в любом случав найти надо. А вот если свою таратайку мне доверишь, буду премного благодарен.

Чекунов посмотрел на Поземкина. Тот кивнул.

— Пользуйтесь, Александр Иванович.

Километр до дороги, несмотря на свои сорок пять и неправедную в последние дни пьяную жизнь, сумел преодолеть бегом. Задыхаясь, плюхнулся в мотоциклетное кресло, одновременно показывая ключи караульному милиционеру (говорить — сил не было), и рванул с места. Даже для малой передышки времени не было — цейтнот.

Пусть себе думают, что он помчался передопрашивать Арефьева и Жабко. Пусть себе думают, что он перво-наперво пожелал выявить команду исполнителей. Пусть себе думают, что он бросился по явственным теперь следам двух убийств. Так ему удобнее для того, чтобы без помех и преследования совершить туристический проезд по Нахтинскому району в соответствии со схемами лесных пожаров, как бывших, так и будущих.