Чума в Бедрограде

Например: в шестнадцать лет он жил себе в Столице (сбежал из отряда, но зато быстро приобрёл ценный навык паразитировать на чужих финансах), никого не трогал, только забросал как-то раз дерьмом балкон одного уважаемого человека (от большого уважения и юной пламенности, каждый имеет право на свои способы проявления светлых чувств). Уважаемому человеку почему-то не понравилось, и тут внезапно всплыло кассашество, весьма зримая угроза судимости, категорически осязаемая невозможность получить собственную квартиру по разнарядке (поскольку для этого нужно иметь документы, а документы выдают по окончании отряда, а окончание отряда кое-кто успешно закосил) и, соответственно, достаточно мутные дальнейшие перспективы.

Так и свалил из Столицы — с чемоданом в одной руке и паникой в другой.

(Ну то есть паника была в голове, но второй рукой он как раз за голову и держался.)

Впрочем, как и с аллергией на твирь, оказавшейся почти иммунитетом к чуме, всё сложилось скорее хорошо, чем плохо. Если бы от вокзала за Димой эксплицитно не гнались какие-то люди (вплоть до прыжков с чемоданом через заборы, ага), он не очутился бы в здании истфака БГУ, куда завернул в поисках убежища (ну не стали же бы ему крутить руки в уважаемом, судя по колоннам, заведении при всём честном народе!).

В уважаемом, судя по колоннам, заведении нужно было чем-то заняться — вот Дима и подошёл к Ройшу с вежливым вопросом, куда он, собственно, попал. Ройша Дима при этом избрал по принципу наибольшей прыщавости, задротского вида и того, что его все сторонились.

Люди, которых все сторонятся из-за прыщавости и задротского вида, зачастую готовы помогать и по гроб жизни быть благодарными просто за то, что с ними заговорили.

Уже гораздо позже выяснилось, что сторонились Ройша немного не из-за этого.

Короче, не учил Дима Революцию — и вот и хорошо, иначе он бы тоже сторонился, и не вышло бы у него ни поступления на истфак, ни прописки в квартире Ройша.

И ещё Гуанако не вышло бы.

Это красивой кольцевой композицией возвращает к кассахской проблеме, кстати: если бы не падший жертвой карданного вала неумеренно юный батюшка, Гуанако бы тоже не было. Фрайд не Фрайд, а всё-таки при полном отсутствии родителя в жизни порочные связи выбирают именно что по принципу «кто старше», а не «кто умнее, красивее, шире душой и лучше трахается».

При полном отсутствии родителя в жизни порочные связи также оказываются куда прочнее, чем всем всё-таки присутствующим хотелось бы.

Сплошной вертикальный инцест.

Вся Димина жизнь — один сплошной вертикальный инцест.

Она его породила, она его и ебёт.

И всё это бесконечное благолепие — тоже просто-таки кишит тем, о чём не шибко тянет вспоминать. Вот и выходит «родился, бухал как-то раз, а больше рассказывать нечего» — и не картина мира, а сплошное решето.

— Хуйнёй мы маемся, — прервал стройный ход мыслей с красивой кольцевой композицией Гуанако, — если тут и были какие-то намёки на то, кто и куда подевался, то мы их уже не увидим. Это в рамках той версии, что Габриэль Евгеньевич исторгся раньше, а Максим пошёл его искать по свежему следу. Если записка от электриков правдива, то эта версия становится даже наиболее вероятной, только это всё равно нам ничего не даёт. — Он поднялся с четверенек, на которые зачем-то опускался (Зачем? И когда? Двадцать-мыслей-одновременно уходят из Диминой головы, строятся парами и уходят, невозможно жить с таким количеством мыслей!), и усмехнулся, — самое эффективное, что мы можем сделать, — это обратиться к Бедроградской гэбне, которая всё равно следит сейчас за главными университетскими фигурантами, и спросить у них, куда пошёл Максим.

А что, отличный план, очень в духе последних дней.

Конечно, по-хорошему можно было бы опросить соседей, только в такое время ещё далеко не все вернулись домой. Небезызвестный сосед напротив, чьё главное хобби — подбирать и возвращать выброшенные Габриэлем Евгеньевичем из окна предметы, например, мог бы знать (он внимательно и глубоко добрососедски печётся о здравствии окружающих, а также их личных вещей), но он-то точно сейчас на работе. Но даже если кто-то и просидел весь день на любимом диване, лучшее, что он может знать, — это кто и во сколько ушёл.

Максим точно был в этой квартире чуть больше часа назад, и сужать временные рамки до минут особо незачем. Они в квартире уже столько времени протормозили, что если и разминулись с Максимом на пять минут и могли ещё отловить его на остановке, то теперь это уже нерелевантно.

Кажется, поисково-спасательная миссия провалилась с не меньшим треском, чем дипломатическая, ввиду отсутствия малейших намёков на то, куда Максим с Габриэлем Евгеньевичем могли подеваться.

Исполненный тоски и печали, Дима зарулил в ванную (хорошо умятого Габриэля Евгеньевича теоретически можно запихать в стояк с холодной водой, недаром же он так блюдёт стройность талии). В самом деле, стирального аппарата нет, есть только набившие уже оскомину картины масштабных разрушений, весь нежно-голубой кафель залит чем-то чёрным.