Чума в Бедрограде

Хикеракли на Колошме рассказывал Гуанако, что в точности такого цвета была твиревая настойка в самых дорогущих трактирах дореволюционного Петерберга. Мол, очищали серебром, мол, такой настойки больше не делают.

Любой отрядский ребёнок в курсе, что большинство псевдонимов Революционного Комитета — заслуга остроумия Хикеракли.

Почему-то сопливое сочетание этих двух фактов затмевало сейчас для Гуанако все прочие варианты того, что может предвещать сегодняшний лик революционного чучела.

— Прошлые ситуации, в которых ты обещал счастливый финал и светлое будущее, заканчивались разнообразно, — нервно огрызнулся Дима.

— Разнообразие — залог как эволюции, так и прогресса, — Гуанако не удержался, всё-таки потрепал его лохматую башку. — Я вынужден покинуть вас, господа. Попробую нарушить затворничество Ройша в библиотеке, мне и моему идиотскому плану нужен его острый бюрократический глаз. И да, никто ещё ничего не взрывает. Часа полтора на подбор лучшего варианта у нас есть.

Гуанако ретировался с кафедры побыстрей, но Ларий всё равно успел пробормотать своё неуместно сентиментальное «спасибо, Сергей Корнеевич, как бы мы без вас».

Как-как — самостоятельней.

И (возможно) с Максимом.

В пустом коридоре Гуанако нагнали Охрович и Краснокаменный.

— Сергей Корнеевич!

— Вы же не любите, когда к вам так обращаются?

— Тем более на вы!

— Так вот: Сергей Корнеевич!

— Вы бы не могли уделить нам минуту своего бесценного внимания?

— Мы имеем к вам дело личного характера.

— Вашего личного характера, поэтому мы не стали обсуждать его при всех.

— Мы милостивы, потому что это вам, а не нам, бывает неловко от публичного обсуждения подобных вопросов.

— Вы должны быть благодарны нам за нашу милость.

— И ещё кое за что. Заранее благодарны.

— И вообще благодарны.

— Вам же больше нравится, когда благодарны вы, а не вам.

— Так вот, можете совершенно бесплатно быть благодарны нам до конца своих дней.

— Для сохранения душевного равновесия.

— Вы готовы нас выслушать?

— И быть нам благодарны? — сделали они паузу для ответа. Видимо, за неё тоже следует быть благодарным.

— Я весь ваш, — смиренно отдался произволу судьбы Гуанако.

Охрович и Краснокаменный, конечно же, остроумно пошутили в ответ:

— Если бы не чрезвычайные обстоятельства, вы бы горько пожалели об этих словах.

— Мы давно нуждаемся в покорном рабе для действительно важных дел.

— Мы не хотим упустить возможность заполучить столь именитого раба.

— Мы бы именовали вас исключительно «Сергей Корнеевич» и на вы.

— Лучше «Серёжа», если, конечно, Габриэль Евгеньевич не купил авторское право на такое именование вас.

— Но мы этого никогда не узнаем.

— Потому что Габриэль Евгеньевич бежал в Афстралию, а у нас чрезвычайная ситуация.

— И с вашим рабством у нас, к несчастью, придётся повременить.

Гуанако закурил посреди истфаковского коридора. Не то чтобы он делал это впервые в жизни, но радость оставалась всё такой же пронзительной.

— Сергей Корнеевич, скажите честно.

— Вы уже продались в рабство Порту за университетские долги?

Гуанако не нашёл сразу правильных слов, чтобы охарактеризовать ситуацию с Портом (банальное «блядство» звучало бы слишком бледно), но, по всей видимости, с характеристикой прекрасно справились его мимические мышцы.

Охрович и Краснокаменный кивнули, декларируя тем самым свою осведомлённость в портовых делах, и сразу перешли к главному:

— Мы знаем, как выплатить Порту долги.

— Не все долги, все долги ужасающе масштабны.

— Но хоть какую-то часть.

— И совсем скоро.

— В пределах нескольких дней.

— Это ведь улучшит положение?

— В некоторой степени, — подтвердил Гуанако. Как улучшить положение целиком и полностью, он просто старался пока не думать.

Порт — слишком дом, слишком слабое место, слишком сильная гуанаковская привязанность, чтобы думать о нём было просто. Ну нахуй.

Охрович и Краснокаменный неодобрительно покачали головами:

— Где же ваш обычный дебильный оптимизм?

— Вера в лучшее?

— Уверенность в своих силах?

— Лучше «дебильная самоуверенность»!

— Вера в своих родных дебилов!

— Вы нам сегодня не нравитесь, Сергей Корнеевич.

— Вы удручающе серьёзны, вы нас разочаровываете.

— Мы боимся заразиться серьёзностью.

— Все нынче чем-то заражаются, это модно.

— Но мы-то не можем следовать моде.

— Мы дали жесточайший обет нонконформизма.

— Не подводите нас.

— Не ходите ничего взрывать с такой рожей.

— Бомба испугается и не сработает.

— Часовой механизм нежен, он не терпит серьёзных рож.

— Как и мы.

Гуанако понял, понял-уже-блядь рекомендацию относительно серьёзности!

Охрович и Краснокаменный — ходячая психическая атака, за ними собственных мыслей не услышишь. Даже если таковые есть.

— Вы собирались рассказать, откуда думаете возвращать долги, — напомнил Гуанако и попытался скорчить предельно дебильную рожу.

— Вы что-то путаете.

— Мы такого не обещали.

— Мы собирались только известить вас о наличии денежных источников.

— Мы же не можем сознаться вам, что поддались порочной слабости.

— Последовали примеру Бедроградской гэбни, превращающей канализационное дерьмо в питьевую воду.

— И начали превращать дерьмо в деньги.

— Метафорически выражаясь.