Чума в Бреслау

Советник Ильсхаймер вернулся в свою комнату и положил на стол большой кожаный портфель с вытисненными растительными мотивами. Его раздражало не столько то, что он не пополнит сегодня свою знаменитую коллекцию очередной моделью, сколько неумолимая необходимость написать рапорт о разъяснительной беседе со своим подчиненным. Однако он не мог ничего написать по простой причине: Мока не было в пределах ни слышимости голоса, ни телефона. Он работал сегодня до полудня, в поте лица идентифицируя архивные отпечатки пальцев с теми, которые взяты у двух убитых проституток. Явно усталый, он два часа писал рапорт о паршивых последствиях своих исследований, после чего отпросился, сказав что-то о необходимости наблюдения на месте. Поэтому Ильсхаймер не мог знать воскресных авантюр Мока в следственной тюрьме, и ему оставалось только отправить кого-нибудь из своих людей в отдаленное и даже не относящееся к Бреслау поместье Кляйн Чанч, где виновник прожил почти десять лет. Как назло — сегодня все сотрудники отдела, включая практиканта Исидора Блюммеля, действовали на территории. Ильсхаймер проклинал свою снисходительность, даже не спросив, на какую именно территорию сегодня все едут. Завтра в девять часов полицайпрезидент наверняка проявит к Ильсхаймеру меньше понимания, чем он сегодня своим людям. Ведь советник не станет раскрывать президенту истинную причину отсутствия своего интереса к странствиям почти всего отдела! Он ведь не скажет, что мир перестал для него существовать в тот момент, когда он получил новые каталоги варшавской торгово-экспедиционной фирмы «Бронислав Хиршбейн и компания», которая очень дешево завозила в Амстердам японские изделия! Он ведь не признается, что, когда открыл каталог на страницах с восточной галантереей, не знал, что скажут ему вышеуказанный Мок и остальные его люди!

Так или иначе, Ильсхаймеру пришлось ждать возвращения подчиненного, потому что его взаимоотношение было условием, sine qua non[19] написания рапорта. Криминальный советник не знал, когда Мок вернется в президиум, однако был абсолютно уверен, что это произойдет сегодня. Надвахмистр терпеть не мог сюрпризов погоды и — хотя небо было безоблачным, а над Бреслау зависла жара — никогда не выходил и не возвращался домой без своего мощного зонтика. Тот же теперь торчал в металлической подставке и был видимой гарантией возвращения хозяина. Ильсхаймер решил сократить время и позвонил дежурному. Он попросил дворника Бендера заказать в ратушной столовой «Жареная колбаса под колокольчиком» две булочки с печенкой и один маленький темный хаас, после чего погрузился в чтение каталога фирмы «Хиршбейн и компания». Затем его голова зависла над гравюрами, представляющими японские заколки, шкатулки, расчески с лаком и веера, а глаза закрыл глухой сон.

Его разбудили два звука. Стук в дверь, а затем повышенные голоса во дворе президиума. Ему показалось, что среди них был голос Мока. Но сначала он впустил парня из столовой. Отпустив его с тысячемарковой купюрой, он подошел к окну и протер глаза от изумления. Слух его не обманул. Тот, которого советник ждал почти час, стоял на расставленных ногах возле открытого арестантского фургона и отдавал распоряжения людям, находящимся внутри автомобиля. Кроме того, он то и дело вскидывал голову и смотрел в окна квартиры полицайпрезидента. Рядом стояли Смолор, Домагалла и практикант Блюммель. Из середины выскочили пятеро мужчин, чьи папки, прекрасно известные бюрократу Ильсхаймеру, находились в архиве его отдела.

Во двор вошел с связкой ключей охранник президиумного изолятора Ахим Бухрак. Он огляделся по сторонам, затем сделал приглашающее движение рукой. В ворота, ведущие в изолятор, ворвались закованные люди и офицеры из отдела Ильсхаймера. Мок посмотрел в тот раз в окно кабинета своего шефа.

— Ко мне, Мок! — крикнул Ильсхаймер, распахнув окно. — Объясните мне немедленно свой разбой в тюрьме! Пришла официальная жалоба!

Мок улыбнулся и молча сделал рукой два движения. Первое — словно вытаскивал из жилета часы. Второе — как будто писал что-то пальцем поверх ладони. Затем он исчез в воротах. Эта пантомима означала: «У меня нет времени, я все вам напишу». Ильсхаймер тяжело сел за стол. Улыбка Мока говорила о другом. Он напоминал ему о некоем негласном принципе их многолетнего сотрудничества. Однажды Мок сформулировал его так: «Ты не вмешиваешься в мои дела, а я молчу о твоих разных делах, ты знаешь, о чем я говорю». Ильсхаймеру — ноленс воленс — пришлось ждать письменного объяснения Мока. Он знал, что появится оно сегодня на его столе и что почерк будет отвратительно лаконичным. Есть зонтик, будет и сам Мок. Пока же шефа децерната IV мог посвятить себя потреблению булочек с печенкой.

Бреслау, среда 4 июля 1923 года, пять часов дня