Чума в Бреслау

Во время воскресных игр в шахматном клубе «Андерсен», названном так в честь одного из самых выдающихся немецких шахматистов прошлого века, заняты были все столики, а вокруг них толпилась большая масса болельщиков. Этот интерес вызвал шахматный матч со знаменитым берлинским клубом «Прыгун». Уроженец Бреслау Адольф Андерсен, если бы он ожил, вряд ли был бы сегодня счастлив видеть действия члена клуба, которому покровительствовал. Тюремный охранник Отто Ошевалла, хотя и играл с одним из самых слабых берлинских игроков, совершал ошибку за ошибкой. Сначала он принял предложенную белыми скучную и предсказуемую итальянскую партию, а потом — неся тяжелые материальные потери — не использовал возможности острой и опасной обороны, то есть шанс заблокировать гонцом небольшую рокировки противника. Проиграв предварительную битву за центр, он лавировал теперь упрямо, не обращая внимания на посапывания отвратительных болельщиков.

Ошевалла, в общем вполне хороший шахматист, был обезоружен, потому что у него были дальнейшие планы на сегодня. Каждую субботу и воскресенье приезжал по делам в Бреслау из польской Силезии его кузен Глюфке, который в надодранской метрополии налаживал торговые связи. Однако лицо кузена не было для Ошеваллы столь интересным, как манящие и рубенсовские формы его жены Лизы. Когда муж направлялся на различные карточные игры, алкогольные встречи и тайные совещания, в ходе которых убеждал владельцев складов и изготовителей печей, чтобы они покупали кафель компании «Глюфке & Шиндцелор», жена в руках «большого Отто», как его называла, испытывала очень роскошные, интенсивные ласки. Ошевалла совершенно обезумел от нее, за день перед встречей не мог спать, не мог ни есть, ни пить. Вился в муках ожидания и постоянно думал о моменте, когда побежит в уютный отельчик «Под ромашковым венком» на Нойе-Ташенерштрассе, в котором, вопреки названию, бывало очень мало девиц, положит соответствующую купюру на прилавок и — не замечая многозначительного подмигивания портье и его похабной усмешки — попадет в однокомнатное гнездышко, где в прозрачном пеньюаре и туфельках с помпончиками его будет ждать сладкая Лиз с барочными формами.

Неудивительно, что Ошевалла совершал ошибку за ошибкой и, когда ему угрожал мат в шесть ходов, положил на шахматную доску короля, сдав партию. Он посмотрел на часы, а потом, не сказав слова прощания, не подав руки победителю и не взглянув ни на кого, выбежал из зала.

Все думали, что Отто Ошевалла убежал со стыда. Один из болельщиков, стоявший за совсем другим столиком, знал истинную причину этого побега.

Бреслау, воскресенье 23 марта 1924 года, шесть часов вечера

Корнелиус Вирт старался решительно разграничить дела личные и профессиональные. Он не допускал, чтобы эти две сферы его жизни в какой-либо точке пересекались. Он никогда не рассказывал ни своей любопытной давней любовнице, ни ее еще более любопытной малолетней сестре — которую по инерции также содержал — о событиях будничного дня в нелегком деле, каким он много лет занимался. Впрочем, он был уверен, что подвергнется их испуганным и визгливым воплям, если б раскрыл, чем он занимается каждый день. Хотя их положение в его жизни не уполномочивала каких-либо вопросов и претензий, он терпел — сам не зная почему — вспышки гнева и истерики и отмахивался от их бурчанием и односложно, что, впрочем, никого из них не удивляло и подтверждало мнение о нем как о «настоящем мужчине», который молчит и делает свое. С другой стороны, он не выпускал пар изо рта, когда о сердечных делах говорили ему те, с кем он больше всего предавался удовольствиям. В отношении любопытных проституток, которые хотели бы знать, сколько раз в день «сладкий Корни» удостаивала свою любовницу в алькове, он был молчалив, нетерпелив и, наконец, отдалял от себя, таких, которые переступали границу назойливости. Он просто не мешал развлечения с работой.