Чума в Бреслау

Поэтому он не радовался, когда его патрон Эберхард Мок предлагал ему частные встречи в борделях или в отельчиках, которые были не чем иным, как замаскированными борделями. Мок — в отличие от Вирта — часто относился к этим прибежищам как к своему дому. Ведь он был холостяком и постоянным посетителем лупанариев[42], а кроме того, у него не было уже несколько хороших лет содержанки, потому что — в отличие от Вирта — он был импульсивным и невосприимчивым против криков, писков, истерии и любых попыток принуждения своей особы. Развратницы же такое поведение проявляли редко, а чаще всего вовсе. Поэтому он любил их с взаимностью и без задней глубокой сентиментальности. Ему часто удавалось пробиться сквозь их броню пренебрежения и вульгарности; тогда он попадал в нежное нутро обиженных маленьких девочек, которые хотят, чтобы их обнимали и защищали. Конечно, были среди них и такие — Мок в минуты злости утверждал, что они даже составляют большинство, — которые при нем мурлыкали, как раздосадованные котята, а после того как им чаще всего удваивали гонорар, издевались над «сентиментальным голубком». Хотя он и знал об этом, не жалел им нежности, за что — искренне или неискренне, с преданностью или механически — они давали ему сладкие мгновения, которые Наполеон называл «отдыхом воина».

Поэтому Мок назначил по телефону место встречи в гостинице «Под сплетенным венком» в шесть часов пополудни. Он выполнил это в тот момент, когда часы на ратуше пробили три четверти шестого. Вирт, который только что был на десерте со своими дамами в вилле на Данштрассе, выругался, сел в автомобиль, взревел двигателем и тронулся так резко, что его персональному охраннику Генриху Цупице едва удалось вскочить на эксклюзивный салон и занять место рядом с шефом.

Через пять минут после шести они уже были в комнате номер 12 в упомянутом отельчике и с недоверием и безграничным удивлением смотрели на Мока, удобно развалившегося на диване. В зубах у него была сигара, а большие пальцы обеих рук он засунул за карманы жилета. Кровать была в плачевном состоянии, простыня наполовину сползла на пол, а одеяло сброшено и свернуто у изголовья. В воздухе еще витал запах дешевых женских духов. Мина Мока и его усмешка сказали им о многом. Он хорошо поработал, подумал Вирт, а вот-вот начнется долгая и глупая речь о том, чтобы зажать тиски, потом какие-нибудь греческие или римские отступления, а наконец, применение шантажа на практике. И это должно быть воскресенье! Вместо музыки из патефона и совместной поедания штруделя с моей маленькой мышкой и ее сестрой.

— Так, так, — усмехнулся Мок, словно прочитав мысли Вирта. — Учитесь, дорогие мои, еще учитесь! Сегодня состоится еще одна лекция применения тисков. Сегодняшние тиски будут естественными и скорее импровизированными. У меня не было времени тщательно проверить, в чем слабое место человека, с которым мы вот-вот встретимся. Вот почему это чувствительное место нам нужно будет найти ad hoc[43]. Я уверен, что сегодняшнюю лекцию вы поймете очень быстро, потому что она проходит в тех же самых условиях, что и предыдущая. В дешевом отельчике-бордельчике. Ее тема звучит… Ну, как она звучит, Вирт?

— Найти слабое место, — неохотно ответил Вирт.

— Это было введение в лекцию. А теперь к делу!

Мок, не выпуская сигары изо рта, встал, двинулся и приказал Вирту и Цупице следовать за ним. Когда они оказались в коридоре, Мок наклонился к уху и что-то шепнул ему. Цупица понял. Он подошел к двери и вставил отмычку в замочную скважину. Приоткрыл ее легко. Они услышали крики, которые издает очень довольная женщина. Дверь скрипнула. Крики не стихали, наоборот усиливались. К ним присоединилось низкое посапывание самца. Мок вошел в комнату. На переднем плане были видны движущиеся женские спина и ягодицы. Белые и весьма обильные. Над шеей вились от влаги коротко подстриженные волосы. Мок оторвал глаза — не без сожаления — от женских округлостей и поискал взглядом лицо мужчины. Он его не видел. Последней видимой деталью его тела была ключица, торчащий кадык и подбородок, видневшиеся снизу. Голова свисала вниз за край кровати.

Мок дал знак своим спутникам, чтобы они не двигались. Сам обошел кровать и присмотрелся к любовникам. Никто из них не заметил его присутствия, потому что у обоих были закрыты глаза. Мок издал из себя вопль ребенка, который стремится кого-то напугать. Он не выпускал изо рта сигары. Крепко схватил мужчину за уши, торчащие по обеим сторонам головы, набухшей от стекающей крови.

— Подержите его за руки, — крикнул Мок, а сам сжал ладонями щеки мужчины, словно хотел рассказать своим товарищам, что значит тиски.

Женщина молчала и в ужасе смотрела на Мока и двух его спутников. Ее любовник попытался выскользнуть из хватки Вирта и Цупицы. Он безуспешно валялся в кровати, пытаясь перевернуться на живот.

Через несколько секунд он сдался. Лежал спокойно и шептал:

— Отпустите меня, пожалуйста! Это больно!

С таким же успехом он мог бы обратиться к жалости нападавших, декламируя «Короля Ольха»[44] Гете.