Чума. Записки бунтаря

Роман. Приговоренный к смерти. Но ему передают цианистый калий… И вот, один в своей камере, он разражается смехом. Его переполняет огромная радость. Глухая стена, стоявшая перед ним, исчезла. В его распоряжении целая ночь. У него есть свобода выбора… Сказать себе: «Ну», а после: «Нет, еще минуту» – и наслаждаться этой минутой… Какой реванш! Какой ответ!

* * *

За неимением любви можно попытаться обзавестись честью. Безрадостная честь.

* * *

Ф.: Безумец тот, кто что-то строит на любви, безумец тот, кто что-то ломает ради любви.

* * *

Бог завидовал нашей боли – вот почему он низошел на землю, чтобы умереть на кресте. Этот странный взгляд еще не его взгляд.

* * *

Конец октября 49-го г. Ухудшение.

Больной должен содержать себя в чистоте, чтобы о нем забыли, чтобы ему простили. Да и то, даже чистота его несносна. Она подозрительна – как те огромные орденские ленточки, что торчат в петлицах жуликов.

* * *

Я так долго был уверен в своем выздоровлении, что это новое обострение должно было бы подействовать на меня удручающе. Оно в самом деле удручает меня. Но поскольку позади – непрерывная цепь удручающих событий, мне почти смешно. В конце концов, теперь я свободен. Безумие – тоже освобождение.

* * *

«Такой чувствительный, что он мог бы коснуться боли своими руками» (Эми Лоуэлл – о Китсе).

А вот из Китса: «Нет большего греха, чем считать себя большим писателем. Впрочем, это преступление влечет за собою суровое наказание».

* * *

«Ступай в монастырь, Офелия!» Да, ибо единственный способ овладеть ею – устроить так, чтобы ею не смог овладеть никто. Кроме Бога, с чьим соперничеством легко смириться: ведь он не посягает на тело.

* * *

Если душа существует, неверно было бы думать, что она дается нам уже сотворенной. Она творится на земле, в течение всей жизни. Сама жизнь – не что иное, как эти долгие и мучительные роды. Когда сотворение души, которым человек обязан себе и страданию, завершается, приходит смерть.

* * *

«Я счастлив, что в земной жизни существует такая вещь, как могила» (Китс).

* * *

Честертон. Справедливость – тайна, но не иллюзия.

* * *

О Браунинге: средний человек – такой, какой меня занимает.

* * *

Клейст дважды сжигал свои рукописи… Пьеро делла Франческа к концу жизни ослеп… Ибсен в старости утратил память и заново учил алфавит… Не падать духом! Не падать духом!

* * *

Красота, помогающая жить, помогает также и умирать.

* * *

В течение тысячелетий мир был похож на те полотна художников эпохи Возрождения, где одни люди на холодных каменных плитах страдают от пыток, а другие с великолепным безразличием смотрят вдаль. Число людей «бесчувственных» было головокружительно огромным по сравнению с числом людей сочувствующих. История кишела людьми, не сочувствовавшими несчастьям других людей. Подчас приходилось плохо и «бесчувственным». Но и это случалось в обстановке всеобщего безразличия и не меняло дела. Сегодня все делают вид, что полны сочувствия. В залах дворца правосудия свидетели внезапно обращают взор в сторону бичуемого.

* * *

Пер Гюнт рассказывает своим согражданам, что дьявол обещал толпе хрюкнуть, точь-в-точь как свинья. Он появляется и исполняет обещанное. Но зрители недовольны. Одни находят голос слишком тонким, другие – слишком искусственным. Все осуждают подражателя за преувеличение. А между тем хрюкал настоящий поросенок, которого дьявол спрятал под плащом и щипал.

* * *

Конец Don Giovanni: голоса ада, дотоле молчавшие, внезапно заполняют сцену мира. Они невидимо присутствовали тут, превосходя числом живых.

* * *

Процесс Райка: идея объективного преступника, в котором сталкиваются две стороны человеческого характера, – идея распространенная, но преувеличенная.

* * *

Марксизм – философия, где в избытке сутяжничество, но нет юриспруденции.

* * *

Обдумать: в течение всего процесса Райк сидел, наклонив голову вправо, чего никогда не делал прежде.

* * *

То же. Приговоренные к смерти, но не казненные и проживающие в Сибири или в каком-то ином месте другую жизнь (герои романа).

* * *

Против смертной казни. Фихте. «Система естественного права».

* * *

Роман (окончание). Он вспоминал то время, когда глотал биографии великих людей, стремясь поскорее добраться до описания их смерти. В ту пору ему страстно хотелось знать, что могут гений, величие, чувствительность противопоставить смерти. Теперь же он знал, что эта его страсть была напрасной и что жизнь великих людей ничему не может научить его. Гений не умеет умирать. А старая нищенка – умеет.

* * *

Величие состоит в том, чтобы попытаться стать великим. И ничего более. (Вот почему М. – великая женщина.)

* * *

Там, где хотят иметь рабов, надо как можно больше сочинять музыки. Так по крайней мере полагал, по словам Толстого, один немецкий князь.

* * *

Слушайтесь, говорил Фридрих Прусский. Но, умирая, сознался: «Я устал управлять рабами».

* * *

Роман. «Я искал средство не погибнуть из-за ее свободы. Если бы я нашел его, то возвратил бы ей эту свободу».

* * *