Чумной поезд

Были ли основания у Трифонова сомневаться в искренности? Он не думал об этом. Сама обстановка церкви указывала, что верующий человек сейчас предельно честен, как на исповеди. И считать его лукавым подонком может только тот, кто сам бы в аналогичной обстановке вел бы себя как подонок. А генерал себя таковым не считал.

Сомнений в искренности не возникло еще и потому, что старый профессор считал себя виноватым во всем, что произошло, в большей степени, чем предатель Ковалев. В научном азарте он с коллегами не учел возможных последствий. Мечтая создать средство выживания, как теперь был убежден Лемех, они открыли или приоткрыли врата ада. Соблазн, который породил АКСОН, столь велик, что любому смертному, прикоснувшемуся к тайне этого устройства, сложно признать его опасным, осознать, куда ведет тропа благих намерений.

— А как же Наталья? — попытался возразить Трифонов. — Она же не поддалась соблазну.

— Даст Бог, и не поддастся, — ответил Лемех. — Ведь теперь она влюблена, и ею движет не ненависть или алчность, а любовь. Чтобы это чувство и отношения не были кособокими, я последний прототип отдал предмету ее любви, Олегу Пичугину.

Трифонов еле сдержал охватившее его волнение. Он же чувствовал, что этот Пичугин что-то утаивает! А тут вот оно что! Он тоже носитель АКСОНа.

— И давно вы ему дали? — стараясь не выдать волнения, спросил Трифонов.

— В ночь с понедельника на вторник. Когда он привез ко мне подстреленную и оживающую Наташу.

У Трифонова голова пошла кругом. Значит, разговаривая с Пичугиным в Воронеже и рассказывая ему об АКСОНе, он ничего нового, по сути, не сообщил. Пичугин все это знал и тупо развел его, генерала ФСБ, как мальчишку. Но почему-то эта мысль привела Трифонова не в ярость, а вызвала смех.

«Как же я, наверное, глупо выглядел! — подумал он. — Пичугин все знал и все знает! А может быть, это и к лучшему? Я знаю, что он знает, а он не знает, что я знаю. Надо его тоже отозвать. Настала пора поговорить начистоту. Нам троим. Я, Пичугин и Евдокимова».

Укрепившись в этом решении, Трифонов уже задавал вопросы, выясняя подробности и обстоятельства появления оружия в доме, расспросил о перестрелке. Выходило, что двое дали бой почти пятнадцати вооруженным бандитам и перебили их.

Трифонов взялся уточнить, что его собеседник знает о судьбе бандитов и считает ли своих протеже убийцами. Пусть не ради выгоды, а защищаясь, но все-таки они фигуранты бандитской разборки.

Монах объяснил, что ни Наталья, ни Олег не стреляли на поражение, максимум, что они могли, — это ранить нескольких бандитов, ведь они надеялись, что тех остановит вызванная соседями полиция. А то, что там оказались трупы, в этом нет вины ни Натальи, ни Олега. Скорее всего, бандитов перестрелял их предводитель, когда понял, что операция по захвату этой пары провалена.

Трифонову ничего не оставалось, как согласиться с логикой. Но к концу пятичасовой беседы он заметил, что в глазах Лемеха то и дело загорается огонек сомнения. О чем он думал? Боялся, что Трифонов не согласится на условие? Пожалуй, не стоило тревожить старика. Ведь за ним, вопреки его собственному мнению, не было никакой вины.

— Я не очень верующий, — признался Трифонов. — Большую часть жизни прожил, что называется, в стране победившего атеизма. Поэтому я не очень уютно себя ощущаю. Я хочу, чтобы вы были уверены в моих добрых намерениях в отношении Евдокимовой и Пичугина. Даю слово офицера, что вы можете быть спокойны. Если надо, что еще я могу сделать? — Но, уже спрашивая, генерал понял, что наверняка убедит собеседника. Он повернулся к аналою, перекрестился и поцеловал крест и Евангелие, как это сделал перед началом беседы Василий Федотович. Все это Трифонов совершил, не раздумывая и не смущаясь, а лишь повинуясь душевному порыву.

Лемех улыбнулся в полумраке, и в ту же секунду в алтаре словно стало светлее. Трифонов с удивлением присмотрелся и понял, что не ошибся, что свет, вполне физический и явный, медленно разгорается в алтарном пространстве. Отсвет упал на лицо Лемеха, который отрешенно продолжал улыбаться. Золотистые лучи, вырывавшиеся через щели в иконостасе и царские врата, померкли. Все длилось меньше минуты.

Трифонов вскочил в изумлении.

— Что это? — спросил он.

— Солнце, — спокойно ответил Лемех. — Начался рассвет. Окна алтаря обращены на восток.

— Правда? Вот не ожидал, что вы, Божий человек, не увидите в этом знамения, — попытался пошутить Трифонов.

— Вы хотели объяснений, я подобрал для вас самое простое, — усмехнулся Лемех. — Впрочем, вы можете считать это знамением. Ведь каждый принимает лишь то объяснение, которое соответствует личной вере, а остальные безжалостно отвергает. Я же в одинаковой степени верю и в рассвет, и в знамения.

Генерал понял, что разговор закончен. Лемех останется замаливать свои грехи, а дальнейшая судьба и проекта, и носителей АКСОНа переходит в руки Трифонова.