Чумщск. Боженька из машины

Итак, с самого обеда театральную площадь заполонили зеваки. Бродили они с наисерьезнейшими лицами, заложив руки за спину – пыхтели папиросками, присвистывали, попинывали всевозможный мусор и перекидывались друг с другом только парою слов, опасаясь пропустить что-нибудь эдакое. Над зеваками царил стоявший посредь площади громадный, изрядно облупившийся гипсовый памятник артисту прошлого века Тицу Гапсяну, который являлся уроженцем Чумщска и известен был тем, что в течение нескольких лет играл самого царя на подмостках одного из небезызвестных столичных театров, а потом, поговаривают, крепко запил и сгинул. В образе царя Тиц Гапсян и был изображен: сидя на троне, с посохом в руке, он смотрел с высоты постамента назидательно и сурово. Создавалось впечатление, что памятник – это надзиратель, а мужички, бродящие вокруг него с заложенными за спину руками –заключенные на прогулке.

– По всей видимости, «Гранит», будут ставить, – многозначительно произнес страдавший отсутствием повода для деятельности, поминутно вынимающий из кармана часы, рабочий общепита Соломяник. – Неугодная царю пьеска. Опасно-то опасно, да только они и с царем, небось, на короткой ноге, – рассуждал сам с собою Соломяник. – Мульёнщики! – он воздел к небу закопченный палец.

– Какой тебе «Гранит», когда ясно сказано, что Чехова вдарят? – возразил кухарю безработный лентяй Гагарин, промышлявший в основном тем, что по заказу граждан очищал от навозу стойла. – Сейчас окромя Чехова что-то играть – лишь курам на смех.

Разразилась короткая дискуссия на предмет названия и авторства даваемой Ободняковыми пьесы. Кто-то даже предположил, что меценаты по неизвестной причине предпочитают держать название спектакля в строжайшем секрете. А кто-то выдвинул версию, что они и вовсе куплетисты и будут развлекать народ под тальянку.

Вскоре к площади прибыл лавочник, тот самый, что осрамился с фальшивыми похоронами. У дверей театра, в тени каштанов, он разбил лавку и принялся втридорога продавать дагерротипы, изображающие ободняковскую афишу. Увидев истинное название спектакля, Соломяник и Гагарин были пристыжены и некрасиво осмеяны бродящим тут же юродивым.

Мужички вновь разошлись врозь и, пуская дым, понуро бродили вокруг памятника. Небольшими кучками стали прибывать местные женщины, прячущиеся от солнца под огромными старомодными зонтами. Прибыла компания старичков и тут же принялась сварливо торговаться с лавочником насчёт карточек. Прибывало дворянство в пышных каретах, с высоты которых ливрейные гайдуки, как и положено, посматривали на толпу с заметным высокомерием. Гул нарастал. Всё томительней становилось ожидание, всё громче – разговоры о взбудораживших город «миллионщиках». Снующий посредь толпы юродивый, дрожа конечностями, стал выкрикивать уже откровенную несвязицу, бегающие за гусями дети истошно визжали.

И вот, наконец, ближе к четырем часам пополудни труды тех, кто не сбежал от зноя в близлежащую пивную, были вознаграждены: по рядам пронеслось заветное «Едут!», и, подобно греческим богам, оставляющим Олимп для грешных земных дел, под всеобщее ликованье и аплодисменты со взгорья триумфально явились виновники торжества – Ободняковы, сбрендившие миллионщики и театральные меценаты, скрывающие свои благодеяния под скромными амплуа гастрольных артистов. Повозка их мчала стремительно, высоко подскакивая на буераках. В появлении артистов, надо сказать, была некоторая штука, незаметная простому глазу. Старомодность экипажа, даже для скромных чумщских мест, публика восприняла как столичный шик и дань делам прошлого. Повсеместное устрашающее скрипенье, гуденье и бряцанье в механизме брички расценивалось в том смысле, что господа-дарители настроены быть поближе к народу. Извозчик же с черной пиратской повязкой на глазу был рассмотрен не иначе как необходимая составляющая образа лицедеев-аристократов. Некоторые дамы даже нашептывали друг другу, что кривой извозчик – это третий актер, которого в наказание за пьянство не указывают в афишах.