Чиновнички сидели растерянные, не зная, как им поступить. Шубин же весь побагровел от услышанного и стал как пришибленный, не находя в себе сил даже взглянуть на супругу, не то что пресечь ее выходку. Так прилюдно – перед вчерашними гимназистами – его еще не унижали. Пот градом полился с Трофима Афанасьича, дрожащими руками он стал обшаривать карманы в поисках платка, но руки не слушались. Тогда, в конец раздавленный Шубин принялся утирать пот ладонью – получился один смех. Заметив конфуз городского управителя, фон Дерксен с соседнего кресла протянул тому найденный Тушкиным миндальный платок с лоханью. Трофим Афанасьич утерся платком, чувствуя першение в глотке и стойкий запах, будто бы от выспевших шампиньонов.
– Благодарю, друг, – срывающимся голосом проговорил Шубин. В темноте блеснули тоскливые глаза фон Дерксена.
Прячась в сторонке среди стоячих зрителей, за каждым действием Шубина и его свиты внимательно наблюдал глава полиции Чумщского уезда Вилен Жбырь. Он начал подозревать городничего и упрямый напористый ум сыщика подсказывал ему: разгадка близка. «Что ж он меня, собака, исторгнул? – думал Жбырь про Шубина. – Не потому ль, что у него секретарь нонче какой-то странный? И эти с веерами…» В антракте Жбырь, ведомый полицейским чутьем, как бы невзначай прибился к Никифору и, к изумлению своему разгадал, что услышанная им недавно странная жамкающая речь про ободья и ступицы принадлежала шубинскому секретарю. Жбырь насторожился, поскольку хорошо знал голос Никифора, и украдкой принялся того рассматривать. К досаде капитана, Никифор заспешил в зрительный зал, но Жбырь успел рассмотреть странные изменения, произошедшие с физиономией секретаря. Теперь Жбырь, стиснутый людьми, стоял у бокового прохода и до рвотных позывов дышал запахом чьих-то прелых портков. Но сказано же – страж правопорядка обязан работать в любых, даже самых суровых условиях, да не просто работать, а подмечать мельчайшие детали и выстраивать их в логическую цепочку, ведущую к поимке преступника… Именно здесь, в толпе Жбыря вдруг осенило. Глядя на разбухшие щеки секретаря, на его налитый сливою нос, Жбырь внезапно понял, что перед ним
Навстречу ускользающему Никифору протиснулся давешний чумазый мальчишка, что был послан фон Дерксеном. При виде его немец подскочил в кресле и выдрал ответную записку из рук ребенка едва ли не с пальцами, естественно, позабыв дать гривенник. Театральный смотритель попытался развернуть письмо – руки его не слушались, толстые пальцы мяли бумагу. Бумага пахла духами Регины Флюгг. Фон Дерксен уронил послание на пол, закряхтел, поднимая, кое-как поднял и наконец умудрился развернуть. Он вчитался в буквы и вытаращил глаза.
Позабыв обо всём на свете, Вилен Ратмирович Жбырь ринулся следом за фальшивым секретарем. Но настигнуть его было не так-то просто – повсюду толпились люди, которые недовольно кряхтели и охали, когда Жбырь в спешке наступал им на ноги. Вот, казалось бы, Жбырь обнаружил уже некоторый просвет на пути к выходу и пустился туда, но в него со всего размаху врезалось чье-то грузное тело. Жбырь пригляделся – то был Фёдор Долин. Устремив безумный взгляд вперед, он бормотал что-то бессвязное.
– Сгинь, проказа! – прохрипел Жбырь, хватаясь за нагайку.
Долин же миновал Жбыря и, не отводя горящего взгляда от намеченной точки, находившейся около переднего ряда, радостно захихикал:
– Нашелся, а? Обнаружился! От меня не уйдешь! – расталкивая окружающих локтями, Долин потянул к груди своё ведро.
А фон Дерксен вновь и вновь перечитывал злосчастную записку, написанную – в этом не было никаких сомнений – рукой Регины Флюгг. В бумаге значилось: