Чуров и Чурбанов

– Ты тоже очень крутая, – сказал Чурбанов. – Практически – супермен. Супер-девушка. А ты про то, что умереть там надо и всё такое. Глупости, короче, какие-то, – он порылся в кармане. – Держи лучше визитку вот мою. Звоните мне про юристов, будем помогать.

– Да я-то чего помогать? – пробасила девица. – Ну, подраться очень люблю. Если надо, могу убить кого-нибудь. Вам никого не надо убить?

– Нет, – сказал Чурбанов. – Убить не надо. Наоборот, я хочу, чтобы все мои враги вечно жили и вечно мучились. И я верю, что у тебя куча талантов.

– Я умею сама себе температуру повышать. До скольки угодно, хоть до сорока.

– Вот это правда то что надо, – позавидовал Чурбанов. – Мне бы в школе пригодилось.

– Вот-вот. И мне часто пригаживается.

– Ну а всё-таки куда отвезти?

– Да можете прямо здесь и высадить, мне недалеко.

– Выпиливаться точно раздумала?

Лётчица мотнула головой.

– Я тут подумала, – вдруг сказала она, – про эту технологию, про сердце, чтобы одновременно билось. Это же очень круто. Можно нам с Артёмом взять и сделать так, чтобы, ну, типа, у нас одновременно с ним бились сердца, и тогда, даже если он там два года отсидит, это будет не страшно, потому что он там не помрёт. А вы не знаете, кто это у нас счас в России делает?

Чурбанов тормознул и щёлкнул блокировкой.

– Не-а, не знаю. Пока вроде никто не делает. Как бы технология в разработке, – сказал он задумчиво.

– Ну ладно, попробую узнать. Спасибо, что подвезли, и за визитку, – лётчица вылезла из машины, кивнула Чурбанову и хлопнула дверью.

Чурбанов ещё посмотрел немного, как она идёт чуть враскачку вдоль многоэтажек Пулковского шоссе, под голыми липами и фонарями, под мутноватым небом, в качающихся тенях. Потом поехал, сначала медленно, затем быстрее.

До рассвета оставалась пара часов. Чурбанов припарковался в тёмном дворе. Пошагал домой. Взошёл по лестнице. Открыл ключом съёмную квартиру. Стащил ботинки. Прошёл в комнату, не включая света. Нашарил в баре коньяк. Упал в кресло.

Врубил здешний телевизор – широкую панель на стене. Там мерцало чёрно-голубоватое старое кино. Крупным планом показали злодея. Затем красавицу. Они слились в поцелуе.

Потом Чурбанов, кажется, уснул и выпустил управление из рук, но, может, он и продолжал бодрствовать, когда его вдруг резко и мощно бросило вперёд, из кресла и через столик. Чурбанов врезался в плазменную панель и рухнул на журнальный столик, у которого треснули обе правые ножки. Журналы разлетелись по полу. Чурбанов замахал руками и ногами и обнаружил сам себя на полу и в полном шоке.

Он барахтался и скользил на глянцевых обложках. Сверху сыпались обломки пластмассы. В окно вдавливалась чёрная, густая масса беззвёздной городской ночи.

12. Валентинка

Чуров, Байя, Шеф и Вика стояли вчетвером на осенней платформе, и никого больше: все бабушки-дачницы уже неделю-две назад попрощались с продавщицей в поселковом магазине и перестали ездить.

Октябрь пришёл снова необыкновенно тёплый. Острые бледно-жёлтые листья светились над платформой. Сумерки сгущались. Вокруг всё синело и желтело, темнота сливалась со светом. Вдали из-под ветвей, сходившихся над дорогой, выплыл горячий фонарь. Электричка приближалась медленно и почти бесшумно. Казалось Чурову, что всё вокруг пылает и плывёт, и шум крови в его организме сливался с тихим шелестом листьев.

Рельсы засипели. Электричка с грохотом влетела на станцию.

Чуровский телефон зазвонил.

– Как всегда, вовремя, – сказал Чуров и приложил трубку к уху, помогая Вике шагнуть в вагон. – Алло.

– Привет, Чуров!

Шеф запрыгнул первым и помчался на своё всегдашнее место. Байя и Вика сели у окна. Вагон был пустой и светлый, по нему гуляли сквозняки. Сразу стало видно, что снаружи стемнело.

– Привет, Аги, – Чуров завел глаза вверх, к мигающим лампочкам. – Я в электричке, в области, может быть плохо слышно. В городе через пару часов буду. Ты по делу?

– У меня тут одна одинокая подопечная, Чуров, я хочу, чтобы ты её посмотрел, если сможешь, сегодня. Она старенькая, и я не пойму, надо её в больницу или не надо. С одной стороны, как бы можно на всякий случай и отправить, а с другой – ей там плохо будет, здесь хотя бы я к ней хожу, а там даже и не знаю. Ну и ещё дочка у неё где-то, тоже хочу понять, беспокоить её или нет.

– И сел на кита Айболит, – сказал Чуров. – Часиков в десять, в половину одиннадцатого – не поздно будет? Только учти, что я детский кардиолог давно уже.

– Конечно, приезжай. Я тебя подожду. Спасибо тебе!

– Лимпопо, – Чуров повесил трубку.

* * *

Валентина Авдеевна приподняла голову с подушки:

– А когда сказали, что немцы идут, наш детдом просто распустили. Показали нам дорогу и сказали нам идите. И мы пошли дети. И нам было от четырёх до тринадцати. Когда налёты начинались, то мы с дороги сойдём – и в канаву прячемся. Мы шли сто километров. Некоторые отстали по пути, и мы не знаем, что с ними было. Ну вот, а мы дошли дети. Мне было. Шесть. Лет. Воробьёв ели, ощипывали, насаживали на палочку. Жарили. Головёшки ели. Поноса было очень много, от поноса очень многие умерли. А было жарко-жарко. Очень жаркое было лето.