Чушь в современной психологии

Любезный Иванъ Ермолаевичь. Булгаринъ показалъ мнѣ очень милые ваши стансы ко мнѣ въ отвѣтъ на мою шутку. Онъ сказалъ мнѣ, что цензура не пропускаетъ ихъ, какъ личность, безъ моего согласія. Къ сожалѣнію, я не могъ согласиться: Глава Онѣгина вторая Съѣзжала скромно на тузѣ― и Ваше примѣчаніе ― конечно, личность и неприличность. [А. С. Пушкин. Письмо И. Е. Великопольскому (1828)]

Примечание. Будем справедливы: г–на Полевого нельзя упрекнуть в низком подобострастии пред знатными, напротив: мы готовы обвинить его в юношеской заносчивости, не уважающей ни лет, ни звания, ни славы и оскорбляющей равно память мертвых и отношения к живым. В другой газете объявили, что я собою весьма неблагообразен и что портреты мои слишком льстивы. На эту личность я не отвечал, хотя она глубоко меня тронула. Иной говорит: какое дело критику и читателю, хорош ли я собой или дурен, старинный ли дворянин или из разночинцев, добр ли или зол, ползаю ли я в ногах сильных или с ними даже не кланяюсь, играю ли я в карты и тому под. Будущий мой биограф, коли Бог пошлет мне биографа, об этом будет заботиться. А критику и читателю дело до моей книги, и только. [А. С. Пушкин. Опровержение на критики (1830)]

Влияние, власть, стратегическое решение, значимость–ценности (идеологические / культовые)

Стихи одной изъ Ѳракійскихъ Элегій. Что въ томъ! я право не знаю, да и кто жъ это вѣдаетъ! ― «Вотще» ― говоритъ Г. Кине, краснорѣчивый переводчикъ Гердера ― «вотще личность Римская втянула въ себя все, чтобы все поглотить; ― посреди безмолвія Имперіи, не обольстительной ли мечтой, не лучемъ ли поэтическимъ кажется вамъ этотъ шумъ, выходящій изъ лѣсовъ Сѣвера, и не похожій ни на трепетаніе листьевъ, ни на крикъ орла, ни на завываніе дикаго звѣря? Такимъ–то образомъ, заключенное въ предѣлахъ міра, вращается безконечное, чтобы выдти изъ оныхъ. Человѣчество обрѣтаетъ его, и будто обезумленное, пускается въ путь, переходя въ присутствіи нѣмой вселенной отъ развалинъ къ развалинамъ. Это странникъ торопливый, томимый скукою, далекій отъ родины. [В. Г. Тепляков. Письма из Болгарии (1829)]

Исторический образ–идеал человека на примере конкретного(–ых) индивида(–ов), указание на человека, (отдельный) человек вообще, жизнь человека, характер человека, представитель из людей

Единство человеческой природы основывает взаимную понятность, или, лучше сказать, взаимное видение друг друга, и полнее живущее, светлейшее существо необходимо господствует над более слабым и бледным. Оттого противоречие систем, не аристократическое отношение, ― и одних [нрзб. ] другие живущие и мыслящие представители века. Каждый век имеет свою личность, и ― так как истина есть согласие представления и предмета, то есть формы созерцания или сознания, а каждое личное существо необходимо выражает себя в своей личной форме, ― каждый век должен отличаться своей формой. Следовательно, одна вечножизненная система философии также невозможна, как невозможна одна вечножизненная форма жизни, одно направление. Решен хотя один философский вопрос единодушно, окончательно на все века? Между тем образование человечества неотступно идет вперед; успех отражается в тончайшем, яснейшем объяснении старых вопросов. [П. В. Киреевский. Дневник 1830 г (1830)]

Сибарит и Татьяна Ивановна тянули дисканта; две неопределенные личности пели тенором; хозяин изображал альта; Антон Федотыч и Ферапонт Григорьич, равным образом как и сам регент, держали баса. Пели первоначально: «В старину живали деды», потом «Лучинушку» и, наконец: «Мы живем среди полей и лесов дремучих»; все это не совсем удавалось хору, который, однако, весьма хорошо поладил на старинной, но прекрасной песне: «В темном лесе, в темном лесе» и проч. Антон Федотыч начал отпускать удивительные штуки; не ограничиваясь тем, что пил со всеми очередную, он схватил целую бутылку шампанского и взялся ее выпить, не переводя духа, залпом ― и действительно всю почти вытянул мгновенно; но на самом уже конце поперхнулся, фыркнул на всю честную компанию, пошатнулся и почти без памяти упал на диван. К Татьяне Ивановне все были необыкновенно вежливы: даже черноволосая личность начала с нею заигрывать; но ревнивый музыкант остановил его и чуть было не сочинил истории. Гости разошлись часу в пятом. Антон Федотыч прежде всех уснул на диване. Все вообще были очень довольны: даже Ферапонт Григорьич ушел в самом миротворном расположении духа и, при прощании, целовался со всеми. [А. Ф. Писемский. Сергей Петрович Хозаров и Мари Ступицына (1851)]