Чушь в современной психологии

Природа имеет также свое общее Имя, это Имя: «Он» (а, о), все то, что существует вне Я и вне Ты3. ― В спряжении глаголов, где выражаются все степени сознавания человека, природа, которую человек также сознал, отделившись от нее, имеет также, как Я и Ты, свою форму: это ― третье лицо (мы удерживаем пока прежнее название), выражающееся или названием самого предмета, или общим именем Он (а, о). И так Он есть все то, что отрицается именами: Я и Ты; Он есть Предмет, Природа. ― Два одушевленных существа могут говорить о третьем одушевленном же существе, но тогда оно уже становится не действующим живым лицом, являющим свою личность и индивидуальность, а предметом в их разговоре, и потому занимает место между предметами природы, существующими вне Я и вне Ты. Не только в имени Я, но в имени Ты слышно, что говорится про лицо одушевленное, чего нет в имени Он, и это очень естественно. Первая встреча двух одушевленных существ, первое взаимное их сознание своей индивидуальности, должно было выразиться словом: Ты; в этом слове слышно, что говорят про существо, себе подобное, которое вместе с тем уже не есть Я: поэтому, и то и другое Имя принадлежит только человеку; третье же, Он, принадлежит миру неодушевленному, и когда человек становится в ряд имени Он, то есть, выражаясь проще, когда об нем говорят в третьем лице, тогда он, несмотря на то, что все остается мыслящим человеком, делается уже сам Предметом, одним из явлений природы, и потому подходит под общую категорию природы мира, существующего вне Я и вне Ты. 3Он не есть Имя собственно, а усеченное Прилагательное оный. [К. С. Аксаков. О грамматике вообще (по поводу грамматики г. Белинского) (1838)]

Все социальные и культурные последствия торгового развития, описанные выше, явились в Италии раньше, чем в Северной Европе. Купцы богатели, научались видеть в богатстве общественную силу, добывали себе тем или иным путем свободу от власти помещика. В городах появлялся вкус к комфорту, к реальным земным удобствам и благам; в городах люди привыкали жить не по указке, а так, как нравится им самим, привыкали управляться, думать и верить по–своему. В городах мало–помалу выросла свободная, цельная, сознающая себя личность. Труден был процесс этого роста, а в Италии он был труднее, чем где бы то ни было. Страна, где были слабы центростремительные политические силы, столь энергично действовавшие в Англии и во Франции, давно успела разбиться на целый ряд раздельных политических существований. Развитию этих раздельных существований не мешали никакие сколько–нибудь значительные силы, как это было в Германии, где княжеская власть всегда зорко сторожила за самостоятельным городом и проглатывала его при первой представившейся возможности. [А. К. Дживелегов. Начало итальянского Возрождения (1908)]

Поведение (его стиль и стиль вообще), манеры

Только избыток житейских неудач и печалей, случившийся рано, рано, заставил меня встряхнуться и с помощью молодости создать себе, бог один знает, с какими усилиями и потерями, мир своих наслаждений и свою собственную жизнь. Away, away! В эти дни было много прочитано. Путешествие Мунго Парка, нужное для Скоттовой биографии, заняло меня достаточно, личность упрямого шотландца весьма привлекательна, но кой черт тянул его в эту глупую Африку! Путешествие Мунго Парка, нужное для Скоттовой биографии, заняло меня достаточно, личность упрямого шотландца весьма привлекательна, но кой черт тянул его в эту глупую Африку! Que diable allait–il faire dans cette galère! Уж лучше бы съездил в Отаити; я думаю, если часто видеть черных людей, то можно приобрести меланхолию. Впрочем М[унго] Парк и был меланхоликом. [А. В. Дружинин. Дневник (1845)]

Советская система должна была стать достаточно устойчивой и прочной, чтобы позволить себе иметь физически совершенно беспомощного, духовно сломленного лидера. Бессилие правителя отражало силу (все еще! ) этой системы. И на фоне этого взаимодействия (а иногда противодействия) ― бессилия Черненко и всесилия режима ― складывалась и формировалась личность будущего генсека. При этом возникает вопрос: что заставило крестьянского сына, робкого, тихого, броситься в омут партийной деятельности? Не обостренное честолюбие ― во всяком случае, не только, ― а мужицкая осмотрительность. И поразившее юного Черненко открытие: большевистская революция не меняет меру человеческого благополучия, а всего лишь его перераспределяет ― насильственно отнимает его у одних, с тем чтобы одарить других ― тех, кто ей готов служить. [Илья Земцов. Апофеоз. Отрывки из книги «Черненко: Советский Союз в канун перестройки» // «Огонек». № 3–5, 1991]