Чуть-чуть о Моральном Облике

В одно из весенних воскресений я пошел на День открытых дверей филфака ЛГУ и на кафедре романской филологии, на свое горе, узнал, что, оказывается, есть на планете и такой язык, как португальский, и преподают его на португальском отделении, но параллельно с французским, проявляя тем самым заботу о студентах. Если не найдется работа с португальским, то уж с французским-то всегда. Не почуяв подвоха, я тут же сделал выбор в пользу португальского, да и проявилась какая-то загадочная и несвойственная мне хозяйственность, – ведь французский, как мне казалось, я уже неплохо знаю, а этот пригодится. Мой папа, которого я очень уважал и к советам которого прислушивался, хотя вида не подавал, выбор одобрил и приложил, о чем мне было нетрудно догадаться, серьезные усилия, чтобы впихнуть отпрыска-троечника в высшее учебное заведение. И вот я студент филфака ЛГУ, самого блатного вуза города и самого блатного факультета университета. В моем детском, или, вернее, юношеском, понимании филфак ЛГУ был небом, и иностранные языки по волшебству чудесных преподавателей должны были сами по себе как-то выучиться. Мягко говоря, я заблуждался. Французский язык на португальском отделении, естественно, был вторым, т.е. второстепенным, и внимания ему практически не уделялось. Потихоньку я стал забывать его. Пришел на смену португальский, вместе с ним вместо богатейших истории и литературы Франции, бесконечных культурных, научных, деловых советско-французских обменов я окунулся, стыдно сказать, в нелепые и дурные вирши только что научившихся писать африканских камарадов…

Так вот, что касается многочисленных совзагранработников, они среди массы преимуществ и привилегий этой особой касты советских людей имели еще одно, чуть ли не самое главное, – они зарабатывали чеки! Необходимо пояснить тем, кто родился уже в перестроечное время, что зарплату за границей в те годы выплачивали не деньгами – долларами, франками или еще какими фунтами, а чеками. И выплачивали не «там», а на родине, и только в Москве. На чеки нельзя было купить кусок колбасы с бутылкой водки в соседнем гастрономе или хлеб в булочной, чеки – по сути, стеклянные бусы – можно было только обменять в специальных закрытых магазинах «Березка» на шмотки и аппаратуру. А уж потом шмотки или аппаратуру превратить в деньги. Комбинаций было много. Ясное дело, что и сами чеки без сложных товарообменных отношений котировались очень высоко. У входов в «Березки», а их было в Москве четыре-пять, да в Ленинграде две, постоянно толпились спекулянты и кидалы. Они как бы нехотя и между делом, но четко и оценивающе просматривали подходы к магазину в поиске только что приехавших из-за рубежа обладателей чеков («только что» – это существенный фактор, потому что потом приходил опыт, как правило, печальный), чтобы путем сложных уговоров вовлечь провинциального загранкомандировочного в обменные операции, ну а уж «кинуть» дальше было делом техники. Ведь подавляющая часть не москвичей и не ленинградцев в гробу хотела видеть эти чеки и шмотки, «Березок» в Рязани или Саратове нет. Интересовали родные деревянные советские рубли, вот люди и шли на рисковый уличный обмен и зачастую теряли в несколько мгновений многомесячным трудом заработанные тысячи.

Вернусь к сказочным и невероятным в понимании соотечественников причинам такой улыбки фортуны, как зарубежная командировка. ГКЭС – Государственный комитет по внешним экономическим связям, кажется, так? – всесильная контора, осуществляющая практически все зарубежные контракты СССР, был просто вынужден привлекать студентов в качестве переводчиков. Как рассказывали москвичи, у Ленинграда было колоссальное преимущество, помимо прекрасной школы португальского языка, – никто из командированных студентов за несколько последних лет ничего ужасного в заграничных поездках не совершил. Ужасное, с точки зрения «Морального облика* советского человека за рубежом», – это что-то совсем запрещенное,

___________________________________________________________________

* Так в обиходе называли «Основные правила поведения советских граждан за рубежом». Иногда использовали цитату из замечательной комедии «Бриллиантовая рука» и говорили: «Облико морале».