Чуть-чуть считается

Глава восемнадцатая НОВОЕ СЕКРЕТНОЕ ХРАНИЛИЩЕ

Наигравшись в войну, ребята лежали на своей полянке. Смотрели с края обрыва на Волгу. Играть больше не хотелось, купаться – тоже.

По Волге проносились на подводных крыльях «метеоры» и «ракеты», которые ходят строго по расписанию и не дожидаются на пристани опоздавших пассажиров. Лениво тянулись баржи, подталкиваемые сзади работягами-буксирами. Тарахтели вдоль берега моторки. По величавому, на высоченных опорах, железнодорожному мосту медленно полз пассажирский поезд, поблёскивая окнами вагонов.

Над рекой чёрными точками мельтешили ласточки. Они то взмывали ввысь, то падали к самой реке, тонко вскрикивали, закладывали, будто воздушные акробаты, виражи.

Ласточкины гнёзда-норки темнели в песчаной стене обрыва. Как раз под ребятами. Прикрытые свисающими корнями сосен, норки надёжно прятались от чужого глаза.

Лёжа на животах и свесив с козырька-обрыва головы, ребята смотрели, как ласточки кормят своих детишек. Мелькнёт чёрной стрелой ласточка, юркнет между корнями к норке. А оттуда уже тянутся, разевают ненасытные жёлтые рты прожорливые птенцы.

– Пи! Пи! Пи! – жадно тянутся они к маме.

Мама, наверное, знает, кому нужно дать сейчас, а кто может потерпеть. Приткнётся ласточка снизу гнезда, хвост-рогулька – на песчаной стене. Сунет в распахнутый жёлтый рот плоский клюв. Вытащит. Головкой – туда, сюда. На груди у мамы словно белая манишка. А спинка чёрная, с синим отливом.

Но, может, это вовсе не мама, а папа? Кто кормит у ласточек детей – мама или папа?

Чирк! И нету ласточки – мамы или папы. Умчалась гоняться над Волгой за мотыльками да мошками.

Все ласточки похожи одна на другую – не отличишь. Белые грудки, чёрные спинки. А ведь есть, наверное, разные ласточки – и хорошие, и плохие. Одна поступает так, другая иначе. Как узнать, какая из них права, а какая – нет?

Та ласточка, с которой стряслась беда, была как все. Она сунула в рот птенцу клюв, крутнула головой, скользнула между корнями, взмыла в голубой простор…

Витя с Федей лишь вздрогнули: А Люба закричала:

– Что же он сделал, гадкий?! Мерзкий, гадкий, противный! Что же вы лежите, мальчики?

А что могли сделать мальчики? Чем они могли помочь? Откуда-то из поднебесья на юркую ласточку камнем упал ястреб. Мгновение – и маленькое чёрное с белым тельце оказалось в хищных когтях. Взмах сильных крыльев – и ястреб плавно унёс свою добычу куда-то вверх, за кладбище.

– Они теперь умрут без мамы, – захлюпала носом Люба. – Бедные птенчики. Целых три птенчика. Правда, мальчики, они теперь умрут без мамы? Правда, мальчики?

В зыбком от жары мареве дрожала пятиглавая церквушка на том берегу Волги. Плыли в волнах горячего воздуха далёкие поля. А внизу, под обрывом, высовывали из тёмной норы ненасытные жёлтые клювы осиротевшие ласточкины дети.

– Не умрут они, Люба, твои птенчики, – просопел Федя. – Не бойся.

Он зачем-то посмотрел на небо, сел и стал расшнуровывать кеды.

– Хочешь попробовать их достать? – с сомнением спросил Витя.

– Ой, молодцы, мальчики! – обрадовалась Люба. – Мы их сами выкормим. Самыми вкусными мошками. Правда, мальчики, выкормим? А когда у них окрепнут крылышки, выпустим. Правда, мальчики, выпустим? Пусть себе летят. Правда?

– Ничего мы их не выпустим, – прогудел Федя. Он снял кеды и стал примериваться, по какому корню лучше спуститься. – Если их оттуда забрать, они всё равно не выживут. Я их по чужим гнёздам рассажу. По одному чужому рту в доме, никто ничего и не заметит.

Спускался Федя серьёзно и основательно. Витя немного помог ему. Перебирая руками по толстому корню, как по канату, Федя упирался босыми ногами в песчаную стенку. Особой опасности, если и сорвёшься, не было. Высота, правда, метров пять. Но обрыв – с откосом. Шлёпнешься на песок и скатишься под горку к самой воде.

Добравшись до гнезда, Федя запустил в него левую руку. И сообщил наверх:

– Ещё кусаются, дураки такие.

Вокруг с криками шныряли ласточки, волновались за свои гнёзда.

– Сейчас, сейчас, – приговаривал Федя, рассовывая по норкам птенцов.

Рассовав, понял, что наверх ему уже не подняться. Не хватит сил. Чтобы не признаваться в этом, крикнул:

– Внимание! Знаменитый прыжок знаменитого прыгуна! Сальто-мортале замотали!

Крикнул, но не прыгнул. Что-то помешало ему. Наверное, большая высота. Перебирая руками по корневищу, Федя спустился пониже. Ноги упирались в песчаную стенку. Посмотрел наверх.

– Эй, там, на палубе! Спешите видеть! Только один раз! Алле!

То, что произошло дальше, показалось настолько невероятным, что Витя с Любой сами чуть не скатились с обрыва. Крикнув «Алле!», Федя как-то странно дёрнулся и пропал. Федя исчез. Феди не стало, будто его никогда и не существовало.

Покачивался опустевший корень, на котором только что висел Федя. Вниз по крутому склону катились, перегоняя друг друга, затвердевшие комки песка. А Феди не было. Феди не было ни на корне, ни под обрывом, ни на берегу, ни в воздухе. Феди не было нигде. Федя точно провалился под землю.