Чуть позже зажглись фонари

– Соглашусь, мама добрая. Но не в ней дело. Все идет через нее. Когда она меня любит, через нее идет поток силы, у меня тогда все получается, а когда впадает в отчаяние, это катастрофа – такие идут мощные разрушительные потоки от нее, что жди несчастий!

– Ну мы же не перевернулись, – после молчания подала еще одну реплику озадаченная Аришка.

– Но и обидел я ее не так уж сильно.

Тут Арина посмотрела на меня вопросительно:

– И мне потом сказал: ты тоже станешь ведьмой.

– Ариша, – сказала я, – на свете еще много необъяснимого, твой отец чует нашу родовую генетическую силу, просто не может ее объяснить иначе как с помощью обывательских суеверий.

– То есть твоя бабушка, и точно…

– Нет, конечно!

Я поняла, о чем хочет спросить Ариша.

– Если коротко тебе попытаться объяснить, дело вот в чем: каждый человек рождается с какой-то своей задачей, которую должен выполнить. У одного это просто продолжение жизни, то есть он только мостик к следующим поколениям; у другого это социальные задачи: например, вырвавшийся из глухой деревни начинает делать политическую карьеру, и его дети, а потом внуки поднимаются по социальной лестнице еще выше; у третьего – это творчество. Но человек обольщается, полагая, что задачу своей жизни он выбирает сам – выбирает его род. И порой сила рода бывает такова, что любое отступничество от поставленной перед человеком сверхзадачи грозит отступившему гибелью. Вот и у нас так.

– А при чем тут сыр? – спросила Ариша хмуро.

И я почувствовала: ей не хочется быть рабыней родовой воли.

– Ни при чем, конечно. Видишь ли, у отца Димона, твоего деда, за восемь лет до смерти заболела рука…

– У па тоже болела, помнишь?!

– Именно тогда он и решил, что ему осталось жить всего восемь лет. Это было…

– Я помню!

– Из-за страха смерти у него несколько съехала крыша. А поскольку я тоже знаю дату, он видит во мне опасность.

– Почему?

– Потому что ему кажется, что, если дату забыть, можно через нее проскочить, и сам он всячески от этого как бы мистического знака отвлекается…

– С Люсями!

– В том числе. Или человека, который помнит дату, просто нужно убрать из своей жизни. Его должно не быть. А в то, что я забуду, он не верит, поскольку проецирует на меня свое желание освобождения от меня. Значит, такой вот получается параноидальный синдром, узколокализованный.

– Блин! – воскликнула Аришка, и мне послышался никогда мной не слышанный голос Люси. – Мне не нормальные родители достались, а чудики!

* * *

Но один параноик – это не так страшно, а вот когда появляется рядом с ним советчик, причем гораздо более сильный как личность, побитый жизнью и отсидевший за то, что застрелил человека, – это уже серьезно.

И такой нашелся: по объявлению в Интернете о том, что в строящийся гостевой дом на Оке требуется работник, в деревню приехал наниматься на работу некий гражданин Антонов. Он представился бывшим военным, и вот как описал их знакомство сам Димон (с некоторой свойственной ему «художественностью»):

«Вечером позвонил жене и сообщил, что в дом, строящийся под пансионатик, нашел наконец работника. Отреагировала как-то вяло – типа, твое дело, бери кого хочешь. Ей лишь бы ее не трогали и давали деньги, чтобы она могла делать свои картинки. Полная пофигистка. А я из-за этой новой стройки сижу как проклятый уже полгода безвылазно в деревне, руковожу предприятием через скайп. В общем-то, руководит больше мой директор, толковый мужик, что скажешь, правда, без руки, руку он потерял в Афгане, а я больше имитирую через Интернет бурную деятельность.

Мужик на работу приехал устраиваться с женой – это мне то что надо. Мы оказались с ним ровесники, у них с женой брак недавний, у нее взрослая дочь, живет где-то в другом городе. Нормальный мужик, бывший военный, беру. Пусть живут в маленьком домике и начинают работать. Баба его будет мне готовить. От супруги ведь не дождешься милостей, не приедет сварить мужу вкусный обед! Правда, я сам у нее забрал машину и отдал своей бухгалтерше. Но хорошая жена и на автобусе приедет! Два с половиной часа дороги для любящей женщины не преграда. Так разве она умеет любить? Ни хрена. Живет в каком-то иллюзорном мире, и ей там хорошо.

Вечером Анатолий (мы сразу перешли на «ты», он стал меня звать по отчеству, так сказать, по-простому) пришел ко мне на чай.

– Мне бы паспорт, – сказал я, надо признать, не без робости: неприятное это дело – ощущать себя полицейским.

Блин, он оказался судим.

– Судим?!

– Было дело. Но я доказал свою невиновность. По ошибке взяли. Иди, иди, Зоя, – он махнул рукой жене, – готовь обед.

Врет, конечно, что по ошибке.

– А сколько?

– Сколько отбывал? Пять годков.

– И за что?

Ё, пять лет не хухры-мухры. Точно, врет.

– Больше бы сидел. Говорю же, доказал, что на меня свалили, а я был козлом отпущения. Замполит, полковник, лейтенанта молодого по ревности пристрелил, а на меня свалил.

– Не гонишь?

– Чтоб мне… Меня даже в звании восстановили, вот в военном госпитале карточку разрешили завести. – Он потыкал пальцами по мобильному: – Зой, карту из госпиталя принеси. Но я с пятнадцати лет ни разу не болел, такой организм.

– Все от Бога.