Сын после тех слов достал кошелёк, пересчитал деньги. Оказалось там всего три рубля с копейками. Положил рожки в кошелёк и пошёл на базар. Присматривался, приценивался к разным товарам. Сперва боялся деньги потратить: «А ну как рожки не восполнят убыли?» — думал он. Потом примерил новые сапоги со скрипом, какие богатые парни по праздникам обувают, и не мог удержаться. Купил сапоги, заплатил три рубля. Отошёл в сторону, заглянул в кошелёк, а там как было три рубля с копейками, так столько же и осталось.
Подивился Мижок, обрадовался и накупил муки, пшена, масла да обновок разных столько, что насилу домой донёс. Купит, заглянет в кошелёк, а денег нисколько не убывает.
Так и домой принёс столько, сколько до базара было в кошельке.
Так они покупали да кое-что из покупок продавали, и денег становилось всё больше, а убыли не было, сколько они ни тратили. Разбогатели. Выстроили новый дом просторный на месте прежней избёнки. Обзавелись хозяйством. Парень даже в будни ходил нарядный, как в праздник, поскрипывая новыми сапогами. И сверстники прозвали его Адалл Мижок[5]
.В скором времени задумала вдовица женить сына. Высватала дочь богатых родителей, денег на свадьбу не пожалели.
Все в округе дивились: откуда взялось такое богатство?
Но ни мать, ни сын никому ни о чём не рассказывали. Даже молодухе не проговорились о чудесных рожках.
Пришла зима, и невестка села за пряжу. Жадная свекровь сунула незаметно в кудель заветные рожки. «Пусть напрядёт как можно больше!» — подумала старуха.
Прядёт невестка день, прядёт другой и третий. Напряла много, а кудель нисколько не убывает.
На четвёртый день поутру затопила старуха печь, а невестка снова села за прялку и сама думает: «Что это творится? Три дня за прялкой сижу, столько пряжи напряла, а кудели ничуть не убыло. Добрые люди смеяться станут, что одну мочку[6]
выпрясть не могу». Улучила время, когда свекровь вышла из избы, сняла мочку с гребня и кинула в печь:— Сгори ты, окаянная! Не стану я из-за тебя позориться!
А сама принесла другую мочку и села за пряжу как ни в чём не бывало.
Пришла со двора свекровь, заглянула в печь и удивилась: горят дрова, пламя полыхает, а ни одно полено не сгорело и углей нет.
Она хлебы раскатала, приготовилась в печь сажать, а дрова никак не прогорают.
Ходит вокруг печи старуха растерянная, ничего понять не может.
— Сношенька! — заговорила она. — Что это в печи-то у нас делается? Затопила со светом, дрова горят лучше не надо, а конца-краю не видно, когда протопится… Не кинула ли ты в печь чего?
— Нет, — сказала молодуха и покраснела, — ничего я в печь не кидала.
— А мочку-то всё ещё старую прядёшь? — тревожно спросила свекровь.
— Старую, да вот никак допрясть не могу, — ответила невестка.
Старуха немного успокоилась и принялась хлопотать по хозяйству. А время подходит уж к обеду. Сын пришёл домой.
— Обед-то у нас сегодня ещё не готов, хлебы испечь не поспела, — встретила его мать. — Печь никак не протопится, не знаю, что и делать.
Собрала хозяйка на стол, что было из вчерашних припасов. Пообедали. А печь как топилась, так и топится: жарко огонь горит, но дрова ничуть не прогорают. Пуще прежнего забеспокоилась старуха, и сын не на шутку встревожился.
Тут невестка не выдержала и повинилась:
— Недопряденную старую мочку я в печь кинула. Неужто от этого печь протопиться не может?
— Ох, горюшко горькое! — заголосила старуха. — Сношенька, сношенька! Что ты наделала! Сгубила ты нас навеки! Хватайте скорее все вёдра, какие есть, таскайте воду. Тушите огонь в печи!
Сын сразу догадался, в чём дело.
Принялись они с женой воду таскать, а мать вёдра принимала и заливала огонь в печи. Только к вечеру удалось огонь залить.
А тут новая беда пришла. Потекла из печи вода. И сколько ни старались мать с сыном да невестка воду из избы вычерпывать и выносить, вода текла и текла из печи, нисколько не убывая. Скоро затопило избу и всю усадьбу. Насилу хозяевам удалось спастись.
Вот эта-то вода, что, не переставая, текла из печи, и дала, как сказывают, начало большой реке. А так как старухиного сына звали Адалл Мижок, то и реку чуваши назвали Адалл, то есть Волга.
ПИТАХИР И ЯНЗИХИРЕ
Поехал как-то раз царь с новым егерем на охоту.
— Главный сенатор хвалил тебя, — сказал царь егерю. — Говорил, будто можешь любого зверя загнать и живьём поймать. Правда ли это?
— Мой дед и мой отец весь свой век охотой промышляли, — отвечал егерь. — Лучше их, пожалуй, охотников не было. И меня с малолетства отец к охоте приучал, и я кое-что у него перенял. Когда у твоего главного сенатора служил, он моей службой доволен был, а как тебе моя служба приглянется, не знаю.
В тот день набили они много дичи. А под конец царский егерь загнал и живыми поймал двух зайцев. Глядит царь на своего нового егеря, не налюбуется, а на привале, когда выпил да закусил, и вовсе разошёлся, принялся взахлёб хвалить:
— Много у меня хороших егерей, а такой сноровки, как у тебя, ни у кого нет!
Тут окончательно захмелел царь и говорит: