Чувства и вещи

И замуж Таня вышла несчастливо, с мужем быстро рассталась, рассталась строго, с суровостью непрощения, даже от алиментов твердо отказалась – к тому времени Ксения родилась.

Сейчас уже почти непредставима бедность, в которой они тогда жили. В декабре 1929 года Татьяна Сергеевна писала Сергею Петровичу, который уехал из Иркутска в поисках работы:

«Добрый день, милый, дорогой папочка! Возвращайся лучше домой. Собери все справки и зарегистрируйся на бирже. Если служить временно, то лучше в родном городе, чем на два дома жить. Надоело жить в разлуке.

И, пожалуйста, папочка, не останавливайся перед тем, что у тебя мало денег. Только бы на дорогу хватило, а вернешься, как-нибудь устроишься. Ждем тебя с нетерпением. Ксения тоже мечтает о твоем возвращении.

Мама эти дни ежедневно бегает в ломбард. Для всех наших вещей опять вышло время. 22-го аукцион, так что им угрожает опасность. Но нас выручил Иннокентий Семенович. Он дал маме 16 рублей. Мама выкупила машину за 15 рублей, заложила ее за 20 и затем выкупила остальные вещи. Заложила опять часы. Завтра мы заложим остальное. И может быть, мы сможем тогда купить на базаре с полпуда ржаной муки и выкупим нашу муку в кооперативе. Иннокентий Семенович подарил Ксении черные рейтузы.

Извини, папочка, но кончаю. Настроение отчаянное. Ноги опять болят. Целую, жду».

Через год Сергей Петрович умер.

Они жили бедно долгие годы. На столе для гостей были хлеб, чай, сахар; гости часто бывали в этом доме. Татьяна Сергеевна, когда боль в руках стихала, садилась за рояль и играла Шопена, Чайковского, Калинникова, то, что ей было по силам. Она была уже хорошим, опытным бухгалтером. Из опер она особенно любила «Евгения Онегина» и «Пиковую даму», но играла редко, может быть, потому, что было больно. А когда подросла Ксения, в доме опять пахнуло веком великих географических открытий. Она мечтала стать моряком, изучала серьезно морское дело, была в «морском» лагере «Артек» и в «морском» отряде Дома пионеров, у них на Ангаре и собственный пароход был. Она ходила в морской форме. И опять появились в доме – из богатой иркутской библиотеки – украшенные старинными картами повествования о Колумбе, Магеллане, Куке…

Тогда еще не была открыта ею в сарае бельевая корзина, в которую дед Сергей Петрович складывал выписки из жизнеописания Кука. Корзина, где лежали загадочные векселя. И не был ей известен поиск родоначальника фамилии. Дед умер, когда Ксении не было и семи, и не успел ей обо всем рассказать. Она хотела стать моряком не потому, что в их роду был, возможно, великий моряк, а сама по себе, повинуясь не мысли, а чувству. Но мать хотела, чтобы дочь стала музыкантом. Не получилось у деда, у нее самой сорвалось из-за ледяной Ангары. Быть не может, чтобы не вышло у дочери! Ее удел – фортепьяно.

Инструмента дома не было; Ксения ходила играть в более состоятельные дома. «Я любила, – рассказывает она мне, перебирая старые письма и фотографии, – Моцарта, Шопена, Рахманинова, Шуберта…»

Она не стала музыкантом.

Но – почему? Ей-то что помешало? Ведь не было трагических обстоятельств, как у матери, ведь все шло хорошо. Вот в ворохе семейных бумаг характеристика, подписанная директором Иркутского областного музыкального училища 28 марта 1945 года: «Товарищ Кларк К.А. обладает ярким исполнительским дарованием. Отличается эмоциональной, тонкой и в то же время динамичной игрой; как исполнитель более тяготеет к романтикам, успешно участвовала в трех турах смотра музыкальных училищ. Дана для поступления в консерваторию».

В консерваторию и Ксения не поступила, потому что познакомилась с будущим мужем и полюбила его; он был военный, а консерватория сулила долгую разлуку. Она и поехала за ним, а когда они, наконец, обосновались в Москве, родилась дочь, учиться было поздно.

Не стала она музыкантом и не стала, конечно, и моряком – переодетые в мужской костюм женщины-моряки остались в эпохе великих географических открытий. Не вышло у деда, сорвалось у матери, и у нее не получилось.

Мир больших путешествий и большой мир искусства оказался для семьи закрытым. И не похожа ли бельевая корзина на бочку, в которую запечатали судовой журнал с рассказом о несостоявшихся открытиях, засмолили, кинули в море – в назидание более удачливым? И не содержит ли история этой семьи одни лишь обещания и несвершения?

Ради чего же пишу я о них? Разве мало людей яркого действия и воплотившегося таланта? Ради чего?

Должно быть, ради третьего русла.

2

Что такое неудачник?

Подлинная неудача сопряжена, видимо, не с утратой чего-то, даже бесценного, а с несвершением. Мы не можем видеть неудачника ни в Данте, ни в Рембрандте, потерявших все: дом, семью, социальное положение. Не можем мы видеть неудачника и в Колумбе, хотя он был арестован, умер в забвении, не ведал, что открыл, и не его именем это открытие было названо. То, что современники в них видели неудачников, ничего не меняет и должно делать нас мудрее, чтобы мы в собственных современниках не видели неудачников лишь потому, что они непризнанны или живут от утраты к утрате.