Чувства и вещи

Несмотря на бесплодное, казалось бы, разыскание деда Сергея Петровича, Ксения Александровна верит до сих пор, что их семья имеет непосредственное отношение к Чарльзу Кларку. В этом убеждают ее судовой журнал и векселя в семейном архиве. Ее прапрапрадед Эдмунд Кларк, полагает она, потому и женился на русской женщине Степаниде и обосновался в Петропавловске, что там похоронен Чарльз. Насколько этот семейный миф истинен, видимо, узнать никогда не удастся. В бельевой корзине по-прежнему обитает тайна.

Дочь Ксении Александровны в юности собиралась стать стюардессой, но – не исполнилось, она окончила институт иностранных языков и работает переводчицей. Внук больше всего любит книги Тура Хейердала и лепит индейцев. «Это хороший, умный, романтичный мальчик, – рассказывает Ксения Александровна, – но меня огорчает: вот он вылепил – лежит человек навылет раненный, убитый стрелой. Для него это сюжет. Он еще не отдает себе, по-моему, отчета в том, что этот человек умер. Был живой и умер. Он видит внешнюю красивую сторону и еще не понимает, что это великое горе…» И она собирает разбросанные по столу старые вещи – письма, фотографии, векселя, журнал – вещи, сохраняющие дух семьи и охраняющие ее, наподобие лар.

Острая ситуация

В почте, которую я получаю, содержится немало живых человеческих историй. Они сюжетно разнообразны, но роднит их одна любопытная черта: изобретательность, с которой критикуемые находят у критикующих уязвимые места для нанесения ударов – иногда ниже пояса.

Вот достаточно распространенные ситуации. Заимствую их из трех разных писем.

«И тогда мне заявили, что поскольку я женат уже третий раз, то не мне рассуждать на моральные темы. Извините, ответил я, вам же была известна моя семейная биография, когда меня оформляли на кафедру…»

«“А ты, который с судимостью, молчи! – рассердился на меня прораб. – Честности захотел, ворюга!” А при чем здесь моя судимость, когда на нарядах жульничают?..»

«А в вашей жизни, если хорошо порыться, ничего нельзя найти? – ядовито парировал заместитель начальника мое замечание. – Будете рыться в наших делах, и в ваших пороемся».

А вот – из четвертого письма – целая новелла:

«…Идет по улице наше колхозное и районное начальство. Урожай добрый, настроение хорошее, шутят, были в поле, на животноводческой ферме, устали, можно и пообедать, и отдохнуть. И тут вырастает перед ними наш колхозный умелец, мастер на все руки, и жнец, и швец, и на дуде игрец Пантелей Иванович и говорит, запинаясь от обилия больших людей: “А коровник-то у Черного омута построили, а развалится”. – “У Черного?” – нахмурился самый большой районный руководитель. “Да вы не слушайте его, Сергей Иванович! – вознегодовал кто-то из наших. – Он на Пасху пьяный вон там валялся”. Тут умелец наш вовсе потерялся, онемел, потому что действительно лежал пьяный на том самом месте именно на Пасху. Сергей Иванович посмотрел на него с осуждением: “Эх, ты!” – покачал головой и пошел с остальными дальше. А коровник-то по новой весне, когда снега стами, развалился…

Вот я и думаю, хоть пьяных ненавижу люто: а не лучше ли было забыть в ту минуту, что он на улице в непотребном виде валялся, игнорировать этот факт, когда он совершенно трезво речь вел о деле? Да что там – и игнорировали бы, наверное, если бы он говорил об успехах, о том, что коровник будет стоять века. А тут – ударили человека ниже пояса. А коровник развалился…»

Чтобы быть понятым не превратно, уточню с самого начала, что и я лично ничего хорошего не вижу в том, чтобы на Пасху валяться на улице. Для меня совершенно бесспорно, что судимость человека не украшает. И я готов допустить, что быть женатым третий раз не самый оптимальный вариант семейной биографии. Но почему об этом надо напоминать людям тотчас же после того, как они говорят дело – о дурно построенном коровнике или о жульнически оформленных нарядах?! Поскольку без единого порока совершенно идеальная личность имела место лишь в романах отдельных писателей, в определенный период развития нашей литературы, то мало кто из живых, подлинных сегодняшних людей может быть в подобных коллизиях гарантирован от удара в «уязвимые места». Ибо если «хорошенько порыться», то что-то «отыскать можно»! Или же (бывают, черт побери, и трудные случаи!) – создать убедительную видимость подобной находки.

Вот история о загадочно убитой козе.

Жизнь ее оборвалась у дома одного сельского учителя.

Хозяйка козы решила, что он убил, и даже подала в соответствующие инстанции соответствующее заявление, но дело не возбудили за абсолютным отсутствием доказательств. Было это двадцать лет назад. И что вы думаете – порылись-порылись хорошенько и нашли дело о козе. Зачем надо было искать? Учитель уличил директора школы в финансовых махинациях.

«А ты козу убил!»