Чувства, испытываемые зрителем при виде смертной казни. Речь, сказанная проф. И. А. Сикорским на Съезде русской группы Международного Съезда Криминалистов, в Киеве, 4 января 1905 года

Приведя весь описанный психологический анализ, французский ученый автор раскрывает свое художественное mise en scène. Потрясающее описание самочувствия у человека, ждущего казни, представляет буквальную цитату из сочинения Ф. М Достоевскаго. Наш великий писатель, своим необыкновенным художественным талантом, за десятки лет раньше, изобразил то, что́ в наши дни может с успехом показаться последним словом науки в истинном значении этого выражения. Таким образом очевидно, что смертная казнь есть наказание, по своим размерам и своей тяжести, без всякого сомнения превышающее вину: оно причиняет казнимому без сравнения большие и тягчайшие страдания, чем те, какие причиняет сам преступник своим преступлением.

В сознании этой истины, культурные человеческие общества единодушно пришли к глубокому убеждению и признанию отвратительности и бесчеловечности смертной казни.

В новейшее время резкой чертой сказался особый отпечаток в настроении зрителей смертной казни. Он выразился в преобладающем проявлении чувства стыда и связанных с ним чувств — совести, чести и нравственного достоинства. Зрители казни единодушно, независимо от их культурного уровня, чувствуют стыд, позор и глубочайшее оскорбление самых священных и самых возвышенных чувств своих. Ни сознание служебного долга, ни теоретическое признание практической необходимости смертной казни, нималейше не могут ослабить силы означенных чувств. Так было в минувшем году при двух казнях в одном из губернских городов. Обвинительный акт едва мог быть прочитан взволнованным секретарем, палач, уже опытный в деле казни, ужаснулся и растерялся, путаясь, останавливаясь, смешивая порядок действий; арестанты, свидетели казни, почувствовали себя тяжко оскорбленными, и один из них произнес громогласно: „что же вы делаете, начальство! — человека вешают, а не собаку“. Власти и обязательные зрители внезапно были объяты сознанием, что они совершили гнусное, подлое, позорное дело, и такого нравственного сознания они не могли побороть в себе никакими рассудочными соображениями о служебном долге, о необходимости наказаний и пр. Мысль о человекоубийстве стояла в весь свой рост в душе и в совести каждого из них. Каждый боялся глядеть другому в глаза, и все, потупивши взор, замолкли, торопливо удалялись, — бежали от ужасного места, и даже лица, ехавшие в одном экипаже, молча сидели, не имея сил говорить. Словом — это было то нравственное самочувствие, в котором находились войска Давида, убившие сына его Авессолома: и входило в город войско украдкой, как крадутся люди стыдящиеся, которые во время сражения постыдно обратились в бегство. Тяжко было состояние официальных лиц, не только под приговором их собственной совести, но и среди нескрываемых проявлений всех свидетелей казни. Войска глядели на начальство с презрением и негодованием, хотя и сохранили весь внешний облик приличия. Все же зрители и участники почувствовали себя глубоко оскорбленными и опозоренными.

Психологическую особенность описываемого случая смертной казни составляло то, что и сам исполнитель казни — палач, в последнюю минуту совершенно растерялся, и лишь указания прокурора, не остановившегося пред исполнением тяжелого долга, направили деятельность палача. Было ясно, что палач в решительную минуту проникнулся общим настроением: он почувствовал себя убийцей и ужаснулся деяния, которое сейчас должен был осуществить своими руками. Очевидно, что то чувство всепрощающего милосердия, о котором говорить французский врач, уже стало в наши дни неотъемлемым нравственным приобретением и неугасимой искрой в душе, и современный зритель смертной казни бессилен примириться с самым фактом юридического человекоубийства. Современный свидетель казни, всеми фибрами своих нервов и всеми основами своей души, чувствует себя соучастником отнятия жизни у этого „бедного человеческого существа, мертвенно-бледного, опутанного веревками, связанного по рукам и ногам”... о чем так просто и так красноречиво говорит французский врач, очевидец казни. Нельзя более сомневаться в том, что смертная казнь стала анахронизмом в наши дни, и что самое исполнение ее становится актом, превышающим силы участников и свидетелей казни.