Чувства, испытываемые зрителем при виде смертной казни. Речь, сказанная проф. И. А. Сикорским на Съезде русской группы Международного Съезда Криминалистов, в Киеве, 4 января 1905 года

Развитое сознание и нравственное чувство человека, в наш век, уже не относится к смертной казни как к зрелищу или обыденному событию: страшное, ужасающее дело юридического убийства вызывает жгучий трепет и мучительное чувство ожидания перед казнью, а после казни в душе мыслящего существа встают ряды властных философских запросов, неумолимых и справедливых, как само правосудие. Эти запросы призывают человеческую совесть к суду и требуют ответа и оправдания... За нами и пред нами — говорит нам философствующая мысль — стоит бесконечная вечность; нас окружает безграничная природа; мы — ничтожная крупинка, мельчайший атом, который является в мир для кратковременного существования: но в то же время мы полны сознания; мы чувствуем нравственное величие; мы стремимся к возвышенным нравственным целям; мы непрерывно совершенствуемся, в ожидании, когда пробьет наш последний час... Мы совершенствуемся! Кто же дерзнет прерывать этот естественный поток нравственных явлений! Кто разрешить себе дерзновенно открывать таинственную дверь вечности и толкать своего ближнего в неизвестный мир, куда мы все придем в свое время. И эту роль дают правосудию!

В смертной казни правосудие обагряет себя человеческой кровью, и как бы тонко ни была придумана апология казни — убийство всегда остается убийством! Для взора чистой совести смертная казнь всегда будет являться не в ореоле юридического акта, но под мрачной маской самого банального убийства, к которому кощунственно прикреплено знамя правосудия. Для ока совести, на плахе и на эшафоте правосудие подвергается позору и бесславию!

————

Приведение в исполнение смертной казни в одном из городов России, о чем сейчас была речь, закончилась страшными эпилогами, которыми ярко иллюстрируется значение и сила душевных потрясений, вносимых в общественную душу этим тягчайшим видом наказания. Палач, исполнявший казнь, сделал, на другой день после казни попытку бежать, и был убит сопровождавшим его часовым; никакой особой причины к побегу у него не было: он бежал от людей, как Каин. Жена одного из казненных арестантов, ничего не зная о том, что ее муж, отбывавший тюремное наказание, совершил в тюрьме новое преступление (убийство надзирателя) и за это казнен, прибыла с детьми навестить мужа, надеясь найти его уже свободным по отбытии срока наказания. Отправившись за справками в тюрьму и услышав неожиданную и страшную для нее весть о том, что муж ее казнен, она немедленно отправилась к прокурору, чтобы проверить факт, которому ее сердце отказывалось верить. Она предложила только вопрос: „так это правда, что мне сказали в тюрьме, чтобы повесили моего мужа“. Услышав подтверждение, она испустила раздирающий душу вопль страдания: „так вешайте же меня и детей моих“. С этими словами несчастная бросилась, куда глаза глядят, и с того времени след ее исчез, она не разыскана ни в городе ни на месте родины: по общему мнению, она лишила себя жизни. Трое оставшихся сирот помещены прокурором в приют.

Ужасная драма дополняется тем, что казненный человек, от природы отличавшийся слабой волей, сделался жертвою подговора со стороны другого застарелого и одичалого преступника — автора многих убийств. Поддавшись соблазну, несчастный совершил преступление, исполняя чужой замысел, осуществляя чужую волю.

Все в этом деле сплелось в кровавый узел, и более всех пострадали наименее виновные. Палач, мучимый совестью, бежал от самого себя и был настигнут пулею конвоира, желавшего только остановить беглеца, но не лишать жизни. Жена казненного погибла, охваченная порывом ужаса и страдания. Дети обоих злосчастных супругов осиротели, приняв на себя бесславие и позор смерти своих родителей. Прокурору суда, бывшему обвинителем по делу и распорядителем по приведению в исполнение приговора, пришлось первому принять на себя заботы о трех малолетних, брошенных в его камере обезумевшей матерью.

Так сама жизнь осудила и обесславила человеческое правосудие!...