Чувства навыворот

А затем начались каникулы, и уже к началу сентября ей удалось перевести крошку с грудного вскармливания на детскую смесь. Поэтому теперь она могла свободно оставлять дочку с многочисленными няньками (коих насчитывалось достаточно — целых три прабабушки, дядя с тетей, ну и бабушка с дедушкой, конечно) и посещать учебу в стандартном режиме.

Да, было трудно. Усталость и бессонные ночи давали о себе знать.

И тем не менее об академическом отпуске Ирина даже слышать ничего не желала. Все шло своим чередом. Родные всячески помогали им с ребенком. Особенно мама и Александр Борисович, которые порой относились к Мирославе даже не как к своей внучке, а как к собственной дочери. Отчего временами девушка испытывала жгучую ревность и, повинуясь инстинктам, вырывала Мирусю из их рук. А потом ей становилось стыдно, и она смиренно возвращала родителям свою малышку под громкий задиристый хохот Вячеслава. Словом, у всех все было хорошо. Даже у Юрки — брат женился на своей невесте, как и планировал. Отношения с Антониной Ильиничной тоже значительно улучшились. Нет. До идеальных они не доросли, но в общении появилось элементарное понимание и взаимоуважение. Славик называл это оттепелью. И пусть бабушка по-прежнему не контактировала со своей бывшей снохой, зато в правнучке души не чаяла. Да и к самой Ирине ощутимо смягчилась.

— О чем задумалась? — вернул ее к реальности голос Красницкого.

— Да так…

Внезапно ожила радионяня, и помещение наполнилось усердным детским кряхтением. Переглянувшись, они оба выпрыгнули из ванны, точно в одно место ужаленные. И, не сговариваясь, произнесли одновременно:

— Я сам!

— Я сама!

— Тебе дольше, — резюмировал Слава, наспех накидывая на себя махровый халат. После чего быстрым шагом направился в комнату Мируси.

А Ирина решила сперва привести себя в порядок. Она оделась. Немного подкрасилась. Высушила волосы феном. И только после этого присоединилась к ним. Ее кареглазая темноволосая красавица, так сильно похожая на своего отца, восторженно взвизгнула, как только заметила маму на пороге. Запыхтела. И радостно запихнула в рот крепко сжатый кулачок, усердно начесывая таким образом свои припухшие десны. Ирина уже протянула руки, чтобы перехватить малышку, но Славик поднял дочь высоко над полом, вынуждая девушку возмущенно воскликнуть:

— Отдай!

— А ты достань!

— Слава!

— Или попроси хорошенечко!

— Я тебе сейчас так попрошу!

— Я жд-у-у-у-у-у, Синичк-а-а-а-а-а!

От рукоприкладства Красницкого спасла лишь громкая трель дверного звонка. Парень нахмурился:

— И кого там принесло в воскресенье в десять утра?

Ирина неопределенно пожала плечами:

— Сейчас узнаем!

Все трое двинулись в прихожую. Она и Слава с Мирусей на руках.

Представшая взору картина и умиляла, и смущала одновременно.

В подъезде на лестничной площадке их поджидала Ленка в компании Макарова. Фактически, в объятиях Макарова, если уж быть точнее.

Эти двое целовались столь дико и самозабвенно, что не сразу заметили, как дверь нужной им квартиры распахнулась. С трудом оторвавшись друг от друга, горе-любовники заторможенно уставились на Иру и Славика, застывших на пороге каменными изваяниями.

— Что, опять? — недовольно буркнул Красницкий. — Вы в следующий раз сначала обкончайтесь, как следует, а потом уже к нам ломитесь! Задолбали!

— Слава! — Ирина тихонько толкнула его локтем в бок. — Прекрати!

Ленка оживилась:

— Привет, ребята! С годовщиной вас!

— Спасибо! — она заключила ее в жаркие объятия, и расцеловала в обе щеки.

Вячеслав же не упустил случая подзадорить их бывшую одноклассницу:

— Полюбуйся, дочка! А вот и твоя уголовница-крестная к нам пожаловала!

— Сам ты уголовник! — не стала отмалчиваться подруга, возмущенная до крайности. — Прекрати уже припоминать мне тот случа…

— Да хватит вам! — строго осадил обоих Виктор Эдуардович, после чего обратился к брату. — Не будь говнюком — ставь чай! Мы с тортиком!

И когда мужчина поднял с пола упаковку десерта (который они с Ленкой явно уронили в порыве страсти) и продемонстрировал окружающим, всех четверых накрыло волной дикого безудержного хохота. А спустя секунду, подражая взрослым, смеялась уже и Мирослава, мертвой хваткой вцепившись в щетинистую щеку отца одной рукой и в рыжую шевелюру своей матери — другой…