Чувство и чувствительность

– Оставлю, – ответила Элинор. – Если ты ляжешь.

Но Марианна в нервическом раздражении сначала было наотрез отказалась, но потом все-таки уступила ласковым настояниям сестры, и Элинор ушла, только когда увидела, что она приклонила измученную голову на подушку и что, как ей показалось, была готова отдаться благодетельному сну.

В гостиную, куда она затем спустилась, вскоре вошла миссис Дженнингс, держа в руках до краев полную рюмку.

– Душенька, – сказала она еще с порога, – я только сейчас вспомнила, что у меня хранится немного отменнейшего старого констанциевского вина, лучше какого никто не пробовал, и я налила рюмочку для вашей сестрицы. Мой бедный муженек! Уж как он его любил! Свою желчную подагру только им и пользовал и все приговаривал, что помогает оно лучше всех снадобий на свете. Так отнесите его вашей сестрице!

– Сударыня, – ответила Элинор, улыбнувшись разнице недугов, которые это средство излечивало, – вы очень, очень добры! Но когда я ушла от Марианны, она уже засыпала, я надеюсь. Мне кажется, сон для нее сейчас лучшее целительное средство, а потому, с вашего позволения, я выпью это вино сама.

Миссис Дженнингс, как ни сожалела она, что опоздала на пять минут, удовольствовалась таким выходом из положения, а Элинор, выпив полрюмки, подумала, что пока еще не ей решать, полезно ли оно при желчной подагре, но вот испробовать, насколько оно целебно для разбитого сердца, можно и на ней не хуже, чем на ее сестре.

Когда подали чай, приехал полковник Брэндон, и по тому, как он оглядел комнату, Элинор тотчас заключила, что он и не ждал, и не желал увидеть Марианну, – что, короче говоря, он уже знает, чем объясняется ее отсутствие. Миссис Дженнингс это в голову не пришло, и, направившись к чайному столику, за которым председательствовала Элинор, она ей шепнула:

– Полковник все такой же хмурый. Ему ничего еще не известно. Так вы скажите ему, душенька.

Вскоре полковник пододвинул свой стул поближе к ней и, бросив на нее взгляд, который сказал ей, что он знает все, спросил, как чувствует себя ее сестра.

– Марианна занемогла, – ответила Элинор. – Ей нездоровилось весь день, и мы уговорили ее лечь.

– Так, значит, – произнес он нерешительно, – то, что мне довелось услышать утром, возможно, близко… возможно, ближе к истине, чем сначала я был в силах поверить.

– Но что вы слышали?

– Что джентльмен, которого я имел основания полагать… вернее, что человек, который, насколько я знал, был связан словом… Но сказать вам это? Если вам уже все известно, а, конечно, это так, то я буду избавлен…

– Вы говорите, – ответила Элинор с принужденным спокойствием, – о женитьбе мистера Уиллоби на мисс Грей? Да, мы все знаем. Как видно, нынче это стало всеобщим достоянием, и нас оповестили еще утром. Мистер Уиллоби непостижим. А где услышали про это вы?

– В книжной лавке на Пэлл-Мэлл, куда я зашел по делу. Две дамы поджидали свою карету, и одна рассказывала второй про какую-то свадьбу голосом столь громким, что я невольно все слышал. Мое внимание остановило часто повторявшееся имя «Уиллоби», «Джон Уиллоби», а затем последовало безоговорочное утверждение, что свадьба его с мисс Грей дело решенное и ее можно больше не держать в секрете – назначена она через несколько недель. А затем последовал подробный рассказ о приготовлениях к ней и прочем. Одно обстоятельство особенно запечатлелось у меня в памяти, так как оно окончательно подтвердило, о ком шла речь: сразу же после венчания молодые отправятся в Комбе-Магна, сомерсетширское имение жениха. Представьте мое изумление! Но бесполезно описывать, что я почувствовал. Справившись у приказчика, когда они уехали, я узнал, что разговорчивая дама была некая миссис Эллисон, а это, как я выяснил позднее, фамилия опекуна мисс Грей.

– Совершенно верно. Но довелось ли вам услышать, что у мисс Грей есть пятьдесят тысяч фунтов? Полагаю, именно в этом кроется объяснение.

– Вполне возможно. Однако Уиллоби способен… так по крайней мере кажется мне… – Он было умолк, но затем добавил голосом, которому словно сам не доверял: – А ваша сестра… как она перенесла?..

– Ее страдания были беспредельны. Могу только надеяться, что они окажутся столь же краткими. Ей был… ей нанесен тяжелейший удар. Мне кажется, до вчерашнего дня она ни разу не усомнилась в его чувствах к ней. И даже сейчас, быть может… Но я почти убеждена, что он никогда не питал к ней искренней нежности. Вкрадчивый обманщик! И многое свидетельствует, что у него нет сердца.

– О да, – сказал полковник Брэндон, – очень многое! Но ваша сестра… Если не ошибаюсь, вы полагаете, что она не вполне разделяет ваше мнение?

– Вы же знаете ее натуру и понимаете, с каким восторгом она оправдала бы его, если бы могла.