– Что значит «не нравится»? – вздернул брови Александр. – Это красиво. Здесь есть стиль, здесь есть определенное чувство, мысль. И потом, здесь много воздуха и света. Знаю я тебя, тебе только дай волю – ты зароешься в нору, шторы задернешь, двери на замки позапираешь и свет выключишь. Так жить нельзя, Стас, тебе надо внутренне меняться.
– Я должен посоветоваться с женой, – сдержанно ответил Янкевич. – В любом случае я не могу принимать решение один.
– Ну конечно, посоветуйся, – улыбнулся Филановский. – Я уверен, твоей Светке понравится, у нее вкус хороший.
Светлана была умной женщиной, но уставшей от многолетнего безденежья. Она так радовалась, когда Станислав перешел в издательство к Филановскому, она была так счастлива, что можно наконец перевести детей в гимназию (раньше им это было не по карману) и свозить их летом на море, она с таким детским восторгом принимала привозимые мужем из-за границы подарки, что Янкевич нисколько не удивился, когда она спросила, посмотрев эскизы:
– Если ты сделаешь по-своему, он обидится?
– Наверняка.
– И из-за этого он может тебя уволить?
– Не знаю. Глупо как-то увольнять из-за того, что ремонт сделан не так, как ему нравится. Может быть, обойдется.
– Но вероятность такая есть?
– Наверное, есть. Сашка – человек малопредсказуемый.
Она вздохнула, помолчала, повертела листы с эскизами.
– Полное дерьмо, на мой вкус. Но придется сделать так, как он хочет. Твоя работа и твоя зарплата этого стоят. А может, он не узнает?
– Узнает, – твердо ответил Станислав. – Если уж он эскизы сам захотел посмотреть и настаивал на своем, то, когда мы ремонт закончим, он обязательно напросится в гости. Надо знать Сашку…
– Н-да, – Светлана швырнула эскизы на стол, налила полный стакан воды из двухлитровой бутыли, выпила маленькими глотками. Она всегда так делала, когда нужно было успокоиться и принять решение. – Это ж надо так попасть! Из-за ремонта в квартире мы можем лишиться возможности дать детям нормальное школьное образование и медицинское обслуживание. И вообще… Ладно, будем терпеть.
И они стали делать ремонт в соответствии с теми эскизами, которые одобрил Филановский.
Ситуация с ремонтом каким-то образом подстегнула Янкевича. Он встряхнулся, собрал множество записей, сделанных в первые полгода работы в издательстве, проанализировал их еще раз, обдумал и написал на имя директора пространную докладную записку со своими предложениями по организации совместной деятельности отдела продаж, пиар-службы и бренд-менеджеров по продвижению новых книг. На какое-то время он снова почувствовал вкус к работе, докладную составлял увлеченно, с интересом и азартом, несколько раз переделывал, стараясь придать документу как можно более стройности, логичности и доказательности. На прием к Филановскому записываться не стал, передал бумагу через секретаря Анну Карловну и стал ожидать вызова. Он был уверен, что Александр его докладную прочтет сразу же и уже через день-два, максимум – через три пригласит начальника отдела продаж к себе для более подробного разговора.
Но время шло, а вызова в кабинет директора не было. Встретив Анну Карловну в столовой, он как будто невзначай, словно между прочим, поинтересовался, передала ли она документ.
– Ну разумеется, – кивнула Тидеманн, – все входящие ложатся на стол директора каждый день в десять утра. Этот порядок никто не отменил.
У Станислава язык не повернулся спросить, уверена ли она, что бумага не затерялась на ее рабочем столе, не попала в другую папку или, не приведи господь, в мусорную корзину. Ему хорошо известна была деловая репутация Анны Карловны: все всегда в идеальном порядке, за десять лет работы ни одного прокола, ни одного забытого поручения или утерянного документа.
В ход пошли домыслы и догадки, объясняющие молчание Филановского. Он мог, например, направить докладную в другие службы, тем же пиарщикам и бренд-менеджерам для обсуждения и подготовки собственных предложений, чтобы потом сразу собрать совещание, не теряя времени на разговоры с каждой службой в отдельности. На проработку документа нужно время, недели две, так что можно еще подождать.