Чувствуй себя как дома

– Люди часто слышат по ночам, как в том доме играет скрипка. Одна и та же мелодия. Одна и та же, – хрипит матушка. – Как же холодно…

Ее пробирает дрожь, и она прислоняет ладони к раскаленной сковороде.

– Мама!

Я отталкиваю ее от плиты и хватаю за запястье.

– Зачем? Зачем ты?..

– Мне холодно.

Теперь матушке всегда холодно. Будто в ней сломался внутренний термометр и ртуть навечно застыла на минус тридцати. С ней что-то творится, но она не позволяет мне вмешиваться. Частичка ее души сгорела вместе с Воробьем. Матушка все-таки его любила. Слепо и глухо, но любила.

Обработав ее ладони, я мою посуду и выбегаю из дому. Проветриться. Забыть себя. Перечеркнуть глупую матушкину болезнь, как ошибку в математических расчетах. И натыкаюсь на Пашку. Он со своей девчонкой – Илоной?.. – шагает в сторону моря и машет мне рукой.

– Здорово, Захар!

– И тебе того же, – через силу улыбаюсь я. – Как жизнь?

– Да отлично. Серфинг и дом. Дом и серфинг.

– Ясно… – Я кошусь на Илону, но она не обращает на меня внимания – пялится на куст, облепленный розами. – Как думаешь, кто в нем поселился?

Пашка фыркает:

– А хрен его знает. Может, секретная спецслужба по делам привидений. Так что не суйся туда, а то и тебя захапают. Выглядишь как полтергейст!

Я вымучиваю из себя смех, но получается что-то вроде скрипа несмазанной двери.

– Да девчонка там живет, – внезапно отвечает Илона, как ни в чем не бывало нюхая розочку.

– Какая девчонка? – холодею я.

– Махонькая такая. С длинными белыми волосами и родинками на лбу. Она на холме постоянно ошивается.

– А… взрослые?

– Без понятия, – отзывается она. – Ну, мы пошли. Пока-пока!

Мир плывет перед глазами. Пашка и Илона – две кляксы, два размытых пятна, две ошибки художника. И как же отвратительно чувствовать этим художником себя.

Пашка хлопает меня по плечу.

– Держись, друг.

Я моргаю и хватаю его за локоть.

– Не говори никому.

– Без проблем.

Они заворачивают на соседнюю улицу, и меня внезапно осеняет:

– Ты знал! Знал, что она ждет ребенка! – воплю я вслед Пашке. – Урод! Ненавижу тебя! Ненавижу!..

Тора снова доверилась ему. Ему, а не мне.

Я стою посреди дороги и вспоминаю странную девочку. Она умоляла меня спасти ворона. Плакала и тянула ко мне ручки, а я спешил. Преследовал призрачную цель, искал заветное «мы» рядом со звездами, пока оно пряталось здесь, в моем поселке.

Я была ближе некуда, а ты не нашел. Опять считай!

Идиот.

Мы тебя любим.

Мы тебя любим.

Мы тебя любим.

Шепот Торы заглушает уличные звуки и мои мысли.

Я бы превратился в яблоню и пророс бы во дворе Ворона, если бы только она разрешила.

Если бы только разрешила.

Я кручусь, ищу их, но – бесполезно.

Пространство складывается книжкой. Люди прячутся между строк. Они в курсе, как зовут девочку-вишенку, но не проболтаются мне. Я не из этой книги, а читателям нельзя рассказывать концовку.

Ворон возвышается над поселком, наблюдает за мной и молчит. И я лечу к нему, миную дорогу, забор, яблони. Дом не изменился со вчера, а я успел раскроить себя и заштопать по-новому.

Солнце плавит меня, плавит Ворона, плавит лес. Я добираюсь до нашего рисунка и застываю. Над ладонями нацарапано короткое «Приходи на чай. Сегодня вечером».

* * *

Ну что, Вячеслав? Не помер еще? Тогда ты или бог, или Zahnrad. Другие давно в отпуске. Поздравляю! Мы почти у финиша. Садись в угол и попытайся не дышать. Угарный газ убьет тебя раньше, чем щупальца люстры.

Сегодня у меня важный день. Я поговорю с ней – абсолютно точно. Она все-таки сделала ремонт, представляешь? Граммофон купила. И на пороге – тапочки с помпонами, не сомневаюсь.

Как же я надеюсь, что у нее есть пластинки с «Наутилусами»! Мы станцуем под них.

Запах яблок… Он повсюду. Тора повсюду, а я слепой дурак. Девочка-вишенка мне это доказала.

Моя история закончится через час. Допишу ли я ее? Исполнится ли нам тридцать четыре? Или нашего «мы» не станет?

Да к черту нас.

Спасайся, Вячеслав. Уверен, до звезд тебе не хватает всего двух ступенек.

А я пойду.

И… На всякий случай прощай. Выбей этому дому зубы. Прицелься хорошенько, не дрейфь.

И помни: иногда нужно просто закрыть глаза.

35 Анна [После]

Я возвращаюсь к нему, к этому несчастному крошечному ребенку. В нос бьет запах отвратительной могильной сырости. Но тот, кого я похоронила, жив. И плачет.

– Они нашли меня, – бормочет Темыч. – Какие же они злые!

Я опускаюсь на колени.

– Кто?

– Монстры.

Темыч жмурится и сжимает кулачки. Он всеми силами отгораживается от меня.

– Нет, что ты. Они… передумали на нас нападать и ушли в лес.

– Больно… Мне так больно!

Его бледная кожа будто светится в полумраке подвала. Или могилы?

Я глажу Темыча по макушке. Ну же, мальчик, открой глаза…

– Где больно?

– Везде… Они сожгли нас. Сломали и сожгли.

По лбу Темыча стекают капельки пота. Меня же бросает в холод. Сожгли. Темыч точно сросся с почерневшими стенами, забрал у обугленного скелета частичку ожогов.

На языке вертится вопрос, на который я уже знаю ответ:

– Как тебя зовут?

– Ворон.