Чувствуй себя как дома

– Добрый день. Э-э-э… – запинаюсь я, судорожно сочиняя легенду. – Что вы себе позволяете? Дом принадлежит моей бабушке, это частная собственность.

Ди пихает меня в бок, но молчит.

– Вы что, не знаете? Его выкупили. Спросите у своей бабушки. И вообще, где ж вы были, когда в вашей частной собственности кололись наркоманы?

Я стискиваю зубы и борюсь с желанием заехать мужику в нос.

– А кто выкупил? Имя?

Меня бросает в жар. Я вцепляюсь в забор, прижимаюсь лбом к прохладной решетке, врастаю в нее.

– Губу закатай. Нам запретили трепаться с местными. Так что считайте, я вам подарок сделал.

До нас доносится чье-то ворчание:

– Михалыч! Ну где ты там?

Ди тем временем извлекает из сумки кошелек.

– А если мы тоже вам сделаем подарок?

– Не рискуй, красавица, не расплатишься, – фыркает он и возвращается к своим.

Ди показывает ему средний палец.

– Урод.

– Не знал, что ты по ночам грабишь банки, – смеюсь я.

Мы решаем понаблюдать за стройкой. Рано или поздно хозяева объявятся, и тогда я буду готов. Но если это Тора – а больше некому – нам придется обсудить ее странное «мы», как бы она ко мне ни относилась.

Дома, поболтав с матушкой и объевшись сырников, мы с Ди отправляемся в мою комнату – обсудить завтрашний план по работе. Мы часто засиживаемся допоздна, но сегодня… Сегодня все по-другому. Ступеньки разрушены. Авария.

Я пялюсь в окно, надеясь отыскать Ворона за бесконечными уголками крыш.

Ди подкрадывается ко мне со спины и упирается подбородком в мое плечо.

– Если мы найдем Тору… Что ты ей скажешь?

– «Здравствуй. Как поживаешь?»

– И, естественно, крепко-крепко обнимешь, как верную жену.

– Именно, – соглашаюсь я и пытаюсь отстраниться, но Ди хватает меня за запястье.

– Она тебя не любит.

Я разворачиваюсь к ней, к этой диковатой девчонке, и хочу ее оттолкнуть, выгнать, зашить ей рот, но – немею. Она гладит мои губы.

– Что…

– Ничего не говори.

Закрой глаза – и ты увидишь Тору.

Но здесь не пахнет яблоками. И орехами – тоже. На Ди нет фиолетовых колготок. Она не Хлопушка. Она не любит «Дьявольскую трель».

Вот она дотрагивается подушечками пальцев до моего подбородка. Вот скользит по щеке. Вот дышит мне в шею.

А потом – целует меня. Осторожно, точно боится, что я ненастоящий.

Пахнет сигаретами. В последнее время Ди выкуривает по пачке в день.

– Тора не любит тебя, – повторяет она. – Не любит. А я рядом. Я – люблю.

Ди обвивает руки вокруг моей шеи, но я пячусь. Нельзя. Красный свет. Радиация.

– Ты ничего о нас не знаешь, – цежу я. – Уходи. Пожалуйста. Скоро приедет твое такси.

Ди неохотно кивает, и вместе с ней кивают волосы-ниточки. Нападение отменяется. Жертва забилась в нору.

– Прости. Наваждение какое-то. Спокойной ночи.

Ди вылетает из комнаты, а я смотрю ей вслед и вспоминаю, как выглядит моя мини-девочка. Как пахнет. Как говорит.

Где-то далеко она готовит яблочный пирог. Где-то далеко живет «Мы тебя любим».

Я пытаюсь найти себя в этих словах, но пока тщетно.

* * *

Дни тянутся приторным медом, и Ворон превращается в огромную черную птицу. Строители определенно знают его имя.

Я не слышу Ворона, но надеюсь, что он слышит меня.

По утрам, перед работой, я проведываю его и прошу, чтобы он дал знак. Чтобы хоть как-то намекнул о своем новом хозяине. Но он не обращает на меня внимания.

Дома умеют хранить тайны. Их рты залеплены шторами, закрыты на щеколду и четыре замка.

Люди перешептываются за моей спиной, и только матушка невозмутима. Она в курсе. Мы не обсуждаем Zahnrad, но Воробей сумел объяснить ей что-то важное перед смертью. И она молчит об этом уже одиннадцать лет.

* * *

Пролетает очередная рабочая неделя, потертая, как старый журнал, который хранят, чтобы отмахиваться от мух.

Мы с Ди стараемся не вспоминать о том вечере. И изо дня в день ищем, где тикает его сердце, чтобы вытащить батарейки и забыть этот нелепый поцелуй.

В пятницу Ди спотыкается на лестничной площадке и сдирает кожу с колен и локтей, поэтому весь вечер матушка обрабатывает ей раны. А после ужина я провожаю ее на автобусную остановку – она по-прежнему живет в корпусе.

Небо покрывается кляксами туч.

Пересекая улицу, мы натыкаемся на маленькую девочку. Она застыла у обочины и пристально на меня смотрит. На лбу – две родинки-вишенки, держащиеся на тонких прядках русой челки. Девочка мнет ладошки, да так усердно, будто в них нет костей.

– Ты кого-то ждешь? – интересуется Ди.

Та поправляет помятое платьице.

– Вас и жду.

– А зачем тебе мы? Где твои родители?

– Птичка умирает, – едва не плачет девочка. – Спасите ее!

Я опускаюсь на корточки и спрашиваю:

– Где?

– На дороге. Во-о-он там. – Она тычет пальчиком куда-то за мое плечо. – Ворон. Он не может взлететь. Ему грустно, потому что его бросила ворона.

Я оглядываюсь. Птицы нигде нет.

– Тебе показалось. Беги домой, скоро начнется дождь, – выдавливаю я, а у самого сердце вот-вот проломит ребра. – Ты же… местная?

– Да.

Невдалеке ухает автобус, и мы прощаемся с девочкой. Она не плачет. Не зовет. Только визжит что есть мочи, как раненая птица, а я считаю шаги, чтобы скрыться за углом.

Один.

Два.

Три.

Четыре.

Пять.