«Чувствую себя очень зыбко…»

– Остатки древней старины называются! – говорит он, качаясь. – Между тем что, собственно, это означает? Я вас спрашиваю, – говорит он, водя сонно-злыми глазами по лицам окружающих, – что, собственно, это означает?

И все молчат, все почему-то стараются не смотреть на него.

“Уже робеют? – думаю я. – Да, да, несомненно…”

А на остановке, на Лубянской площади, в вагон, в толпу, пробивается женщина с крохотным розовым гробиком на руках, визгливо крича кондуктору:

– Господин кондуктор! Господин кондуктор! У вас в трамвае с маленькими покойничками пущают?

И писарь злорадно хохочет:

– Покойнички! Кутья, венчики, во блаженном успении! Ну да ничего, скоро уж, скоро! Будет вам хо-рошая музыка!

Так услыхал я про эту музыку впервые, – от писаря. А второй раз через год после этого, – от Блока:

“Слушайте, слушайте Музыку Революции!”

Кстати, о Блоке.

В так называемом Ленинграде издавался недавно, “при ближайшем участии Горького, Замятина и Чуковского”, журнал “Русский современник”, преследовавший “только культурные цели”.

И вот, в третьей книге этого культурного органа были напечатаны некоторые “драгоценные литературные материалы”, среди же них нечто “особенно драгоценное”, а именно:

“Замыслы, наброски и заметки Александра Александровича Блока, извлеченные из его посмертных рукописей”.

Прочитал – и вполне согласился: действительно, нечто драгоценное, особенно один “замысел” – насчет Христа.

Оказывается, что Блок замышлял написать, при некотором сотрудничестве со своей супругой, не более не менее как “Пьесу из жизни Иисуса”.

Да, один “замысел” так и озаглавлен: “Пьеса из жизни Иисуса” – и помечен: январь 1918 года (то есть тот самый январь, когда Блок напечатал свою известную статью об интеллигенции и революции – “Слушайте, слушайте Музыку Революции!” – в пояснение к своей знаменитой поэме). А какие перлы находятся в этом замысле, пусть судит читатель по следующим выпискам:

– Жара. Кактусы жирные. Дурак Симон с отвисшей губой удит рыбу.

– Входит Иисус: не мужчина и не женщина.

– Фома (неверный!) – контролирует.

– Пришлось уверовать: заставили и надули.

– Вложил персты и распространителем стал.

– А распространять заставили инквизицию, папство, икающих попов – и Учредилку…

Поверят ли почитатели “великого поэта” в эти чудовищные пошлости? Думаю, что нет. А меж тем я выписываю буквально. Дальше еще пошлей. Но уж выпишу до конца:

– Андрей Первозванный. Слоняется, не стоит на месте.

– Апостолы воруют для Иисуса вишни, пшеницу.

– Мать говорит сыну: неприлично. Брак в Кане Галилейской.

– Апостол брякнет, а Иисус разовьет.

– Нагорная проповедь: митинг.

– Власти беспокоятся. Иисуса арестовали. Ученики, конечно, улизнули…

А вот и заключение конспекта этой “пьесы”:

– Нужно, чтобы Люба прочитала Ренана и по карте отметила это маленькое место, где он ходил…

Кто этот “он”, писанный с маленькой буквы? Тот, ради Которого знаменитый обожатель “музыки революции”, писанной с большой буквы, не хотел потрудиться даже Ренана лично прочесть:

– Пускай Люба почитает и по карте отметит это маленькое место…

<26 мая 1927 г.>

Боюсь, что пройдет незамеченной, неотмеченной новая выходка Горького. А отметить ее непременно надо – в назидание тем, которые все еще продолжают долбить:

– А все-таки это удивительный писатель!

Горький, как известно, довольно часто занимается теперь писанием воспоминаний о разных известных покойниках. Иные из них снабжены всяческими лирическими отступлениями, сентенциями, мудрствованиями. И к таким принадлежат, например, недавно им опубликованные в “Красной нови” воспоминания о Гарине-Михайловском. И читая их, истинно диву даешься: да как же это можно на старости лет говорить с такой развязностью, ухмыляясь, такие пошлости!

– Изредка, – вещает Горький, – в мире нашем являются люди, коих я назвал бы веселыми праведниками…

– Я думаю, что родоначальником их следует признать не Христа, который, по свидетельству Евангелий, был все-таки немножко педант. Родоначальник веселых праведников есть, вероятно, Франциск Ассизский, великий художник любви к жизни…

У Чехова помещик Гаевский говорит своему лакею:

– Отойди, братец, от тебя курицей пахнет!

А чем пахнет от этих рассуждений о “педанте” Христе и о “художнике” Франциске Ассизском? Одно хочется сказать:

– Отойди, братец, поскорее и подальше отойди!

А в Париж приехал Луначарский, разжиревший на советских хлебах, сопутствуемый одной из своих супруг, тоже, вероятно, довольно упитанной… И вспомнилось, как некогда тощ и убог был этот теперешний вельможа, как околачивался он возле Горького на Капри, среди прочих лодырей и жуликов, из которых состояла тогда известная “коммунистическая школа”, руководимая и питаемая Горьким… И как этот Луначарский, заядлый не только коммунист, но и эстет, читал над гробиком своего умершего первенца “Литургию Красоты” Бальмонта…

Кстати: