Чужая

Нирхасс притянув Айю теснее, поцеловал в лоб и удобнее перехватив за руку, двинулся в противоположную от замка и его корпусов сторону. Быстро провел по узкой, едва заметной тропинке мимо пруда, выше к лесу, где за деревьями притаилась маленькая сторожка. Дернул тяжелую дверь, втягивая за собой промокшую насквозь чернавку.

Девушку потряхивало от холода и накрывших ее эмоций.

Дверь с глухим стуком захлопнулась, отрезая их от пелены дождя и всего мира, что жил за пределами маленького, покосившегося домишки, скрытого лесом.

Больше не сдерживаясь, господин крутанул девушку перед собой, впечатывая спиной в стену и припадая к ее губам. С его волос капало, стекало по щекам служанки, заставляя вздрагивать.

– Айя…

Астра (белая)* — «Я люблю тебя больше, чем ты меня!», «Скажи, что любишь, еще раз», «Не могу думать ни о чем, кроме тебя...».

В книге подразумевается третий вариант толкования.

Глава шестая

Изысканные королевские покои были слабо освещены робкими, пляшущими огоньками свечей на массивном подсвечнике. Помещение утопало в приятном, мерцающем полумраке. Женщина сидела у зеркала, проводя по густым волосам искусным гребнем, медленно перебирала каждую прядь. Огненная копна блестела золотом, отражаясь в высоком зеркале. Принцесса Ширрин неприкрыто собой любовалась, самодовольно улыбаясь, осознавая, насколько красива. Ей нравилась собственная стать, горделивая и властная. Хищная. Нравился лукавый блеск зелени в обрамлении длинных, густых ресниц. Нравилась чувственность пухлых губ, что так и манили. Призывали к поцелуям, были созданы для них.

В покои тихо прошмыгнула верная и преданная горничная, приставленная к Ее Высочеству много лет назад. Низко склонив голову, девушка невесомо преодолела разделявшее их с госпожой расстояние, и присела в почтительном реверансе. Робко склонилась к уху Ширрин, что-то быстро зашептав. На лице принцессы не дрогнул ни один мускул, оставаясь вальяжно-самодовольным. Только вспыхнули опасным блеском красивые глаза и жалобно треснул в тонких пальцах дорогой гребень, осыпаясь на белоснежный ковер серебристыми, жалкими осколками…

Они уже больше двух недель находились в имении Правящего Дома. Слуги Шаррихасса все эти дни слонялись без дела в отведенной им пристройке. Гвардейцы, воспользовавшись затишьем, ежедневно тренировались у пруда, то и дело сходясь в завораживающих спаррингах. Адам с восторженным блеском в глазах наблюдал за их отточенными, уверенными движениями, сидя на толстой ветке мощного дуба. Мечтал, что однажды и он непременно вступит в армию господина и станет таким же сильным и ловким воином. Непобедимым. Айя иногда составляла ему компанию на странном «насесте». Правда мысли ее были далеки от гвардейцев, она с тоской смотрела в сторону величественного замка, заталкивая поглубже свои глупые чувства. После ночи празднества Наймаи ассур больше не приходил. Не присылал и весточки. Растворился за толстыми стенами дворца, живя другой жизнью. Недоступной для таких, как она. Своей собственной, где глупой служанке места не было.

Айя боролась с собой как могла. Старательно давила на лице улыбки и учувствовала во всех разговорах и посиделках. Часто пропадала на кухнях, готовя свое «странное» блюдо, так понравившееся всем вокруг, особенно солдатам. Гуляла по зарастающим лесным тропкам, старательно отводя взгляд от покосившейся под неумолимым временем сторожки.

Оставаясь одна, вдали от посторонних глаз, с бесконечной любовью гладила свой живот. Пытаясь ощутить в нем трепет жизни. Согревала. Иногда даже напевала какие-то детские песенки из любимых советских мультфильмов. Берегла свою искорку. Девушку все чаще окутывало непередаваемой нежностью, а сердце предательски замирало от осознания, что в ней теплилась именно его частичка.

Совсем скоро ее положение будет сложно скрывать…

– Глупая! Глупая мама, тебе досталась, моя искорка, – шептала, Айя, сидя в высокой траве на освещенной утренними лучами солнца поляне.

Почему-то девушке казалось, что там – внутри нее девочка. Красивая, хрупкая, сероглазая. Так похожая на него…

– Тебя надо беречь, – раз за разом шептала служанка, – нельзя чтобы о тебе узнали. Ты только моя. Мама тебя защитит. Ни о чем не волнуйся, крошка.

Давила в себе слезы, запрещала плакать.

А чего она, собственно говоря, ожидала? Что ассур внезапно воспылает к ней чувствами? Перестанет быть жестоким и равнодушным? Задвинет свои интересы и интересы народа в угоду внезапной похоти? Наваждения? Да еще и к кому, к простой чернавке? Низшей из всех возможных слуг? Да с чего она вообще взяла, что значит для него хоть что-то? Из-за мелких подачек? Жарких ночей и чего-то мучительно-сладкого в глубине невозможных, серых глаз? Это для нее, для Айи жизнь кувырком, наизнанку, и вся душа в клочья…

Но не для него.