Чужая боль

Все время переезда до места преступления я сидел как на иголках, бросая украдкой взгляды на спокойного, как удав, ведуна.

Наконец-то паромобиль остановился и мы вышли наружу. Утреннее солнце в кои-то веки выглянуло из-за туч, но находящиеся во дворе большого дома люди даже не собирались отвечать ему своими улыбками. Все — от десятка городовых и дворника до следственной группы во главе со следователем Тарасовым — имели мрачный до предела вид. В группу городовых затесался и Евсей, который как-то сумел добраться сюда раньше меня.

У крыльца топтался полицмейстер, чей шикарный паромобиль стоял чуть поодаль. Такое впечатление, что собравшиеся встречают какую-то важную шишку. Судя по всему, этой шишкой был я, потому что взгляды присутствующих скрестились на мне.

— Ну что же, покажите вашу хваленую хватку, господин ловец.

При чем здесь какой-то ловец? От общего внимания мне стало совсем неуютно. Хорошо хоть Тарасов помог справиться с оторопью. Он кивком подбодрил меня и первым начал подниматься на крыльцо, явно намереваясь выступать в роли проводника.

Внезапно позади меня появилась туша Евсея, и мне сразу стало легче, потому что теперь я находился в очень неплохой компании, с которой можно идти куда угодно.

Следователь прошел по широкому коридору с дорогими обоями и даже позолоченной лепниной — эдакое купеческое барокко.

Неплохо живут хозяева этого домика. Впрочем, учитывая обстоятельства, теперь их жизнь значительно ухудшилась.

Анастас Денисович прошел по коридору и начал подниматься по лестнице на второй этаж. Когда дошел до подъема, я услышал за дверью справа завывание женского голоса и успокаивающий мужской бубнеж.

А вот и безутешные родители.

В том, что жертвой стала молодая девушка, у меня не оставалось ни малейших сомнений. Так оно и оказалось. Следователь не стал входить внутрь комнаты, жестом предложив мне сделать это первым.

За украшенной веселыми завитушками дверью на втором этаже нас ждала жуткая картина. Такого из памяти не вычеркнешь, даже если захочешь. Когда-то это была очень светлая и уютная девичья спаленка — белые с барашками облаков тканевые обои, светлое дерево легкой, почти воздушной мебели и резная кровать на витых столбиках с белоснежными простынями. И на эту чудесную основу какая-то тварь нанесла кровавые мазки. Стены и даже потолок были испещрены красными брызгами. Вся середина кровати являлась одним алым пятном, на котором белело обнаженное тело жертвы. Казалось, что на коже бедняжки не было ни одного пятнышка, лишь какие-то алые ленты перечеркивали все суставы, шею и вертикально грудь.

Когда я понял, что это не ленты, меня чуть не вырвало. На самом деле маньяк расчленил свою жертву и вскрыл ей грудину. А затем сложил все вместе, придав видимость целостности.

Попытка глубоко вздохнуть сделала все еще хуже.

Так, истерику в сторону, я сюда пришел, чтобы вернуть в этот мерзкий мир хоть толику справедливости. Хотя какая там справедливость…

Прикрыв глаза, я постарался отрешиться от окружающего. Вроде получилось.

Так, теперь находим точку наблюдения. Судя по плотно закрытому и даже заклеенному на зиму окну, убийца вошел в дверь. Так что под окном и сядем.

Стараясь не смотреть на кровать, я подошел к стене. Развернувшись, встал на колени, а затем присел на пятки.

Теперь гогглы.

Ладони легли на бедра, и я застыл в позе медитирующего самурая. Сосредоточиться не получалось. Глубоко вздохнув, я постарался представить бедную девочку живой. Не лицо, а просто ее светлый образ. Мир вокруг меня резко изменился, словно кто-то милосердный стер всю жуть с радостного фона. От этого стало почему-то еще больнее.

Соберись, сейчас не время.

Таня, Танечка. Она лежала на кровати и читала книгу. Где-то очень далеко на краю сознания даже послышались едва различимые строки. Что-то про летний луг и юношу с венком ромашек на голове.

Зараза!

Картинка вздрогнула, словно наплыли слезы.

Она любила читать стихи и даже писала что-то свое. Она любила весь мир…

Усилием воли я начал выдирать себя из омута эмоций и внутреннего мира девушки, чтобы не пропустить самого главного.

Успел.

Девушка оторвалась от книги и посмотрела на дверь. Для меня там клубилась серая, пугающая своей безликостью муть, а вот Таня увидела что-то другое. Она даже улыбнулась. Затем поднялась и, раскачиваясь, как пьяная, начала раздеваться.

Неужели опять любовник? Хотя вряд ли. Слишком она юна и, судя по поведению, находится под чужим влиянием. Жаль, не видно лица — точка наблюдения выбрана не очень правильно.

Как только ночная рубашка упала на кровать, мутное пятно резко ускорилось и налетело на девушку. Я по-прежнему чувствовал ее какую-то неестественную радость и эмоциональное безмолвие от убийцы. Внезапно все изменилось. Пятно резко расширилось и как бы растеклось по кровати. Звук был недоступен, но волна животного ужаса девушки ударила в меня, как в застрявшего в скалах серфингиста. Затем еще раз и еще. Чужие боль и страх выворачивали меня наизнанку, но нужно было держаться. Еще немножко, ради Тани.