Чужая глубина

Анук отведёт людишек в город, где живут предки.

Анук не ослушается голоса Природы. Голоса Глубины.

* * *

На обратном пути Гилфрид не проронил ни слова. Он думал, тщательно взвешивая, правильно ли поступил, что предал бригадира, или же решение было опрометчивым, и надо было немного подождать? Не слушать уговоры ренегата? Сомнения плели свою вязь противоречий.

Вынув из нагрудного кармана часы, Большой Ух с грустью взглянул на застывший циферблат. До входа в эту чёртову пещеру они вроде бы снова начали подавать признаки жизни. Но вскоре, когда глубинщики миновали застывший в камне триплан, минутная стрелка в очередной раз замерла между пятёркой и шестёркой. Шестёркой. Даже ближе к ней. И не знаковое ли это событие?

Раньше Гилфрид не обращал внимания на окружавшие его унижение и раболепство перед более сильными соперниками. Благодаря этому он безнаказанно выходил сухим из воды во многих довольно сложных ситуациях. Прислуживал, пресмыкался и позволял над собой властвовать, но при этом, Гилфрид всегда знал, что несмотря ни на что он движется к своей цели широкими шагами. И не важно, что приходится терпеть оскорбления, получать тумаки и благодарить за насмешки. Да и кому какая разница. Привычка, дело такое. Но что же случилось теперь? Связной вроде бы осуществил задуманное — перешёл на сторону сильнейшего, и по идее, его служба должна была наладиться. Но, не успев насладится собственным успехом, он внезапно осознал, что выбранный им путь не такой уж и идеальный, как могло показаться вначале.

Поджав губы, словно строптивая мадам, Гилфрид покосился на мехиканца. Но тот даже не заметил его обиженной физиономии — погрозил связному пальцем, поудобней перехватил стреломёт и принялся подгонять обессилевшего ихтиана.

Осознание безвыходности пришло к Большому Уху не сразу. Он будто выдернул это чувство из глубины приглушенного эфира, когда прозвучал чей-то вкрадчивый голос, похожий на тот, что он услышал на холме долины Ау.

Безысходность. Он сам себя загнал в угол. И как бы ни старался убедить их Крошин, они вовсе не хозяева положения. Здесь правит только Глубина. Её щупальца везде и повсюду, а иллюзия обмана видна даже невооружённым глазом. И как он сразу не догадался? Очевидность момента настолько поразила Гилфрида, что он едва не застонал от обиды. Именно эта проклятая болезнь затуманила им всем мозги. И Гилфрид по собственной воле предал бригадира, переметнулся на сторону вовсе не сильнейшего, а слабейшего подводника.

Едва различимое тиканье часов заставило связного встрепенуться. Мир Подземья преподнёс очередной сюрприз. Секундная стрелка, затормозив у цифры двенадцать, все-таки поспешила завершить круг, а минутная нехотя сдвинулась с места на одно деление. Подобное чудо можно было объяснить как угодно: видение, иллюзия или откровенный обман глубины.

«Выкручусь… при первой же возможности… И больше не буду терпеть никогда и ни от кого даже капли унижения», — мысли как-то сами собой чётко сформировали в голове Гилфрида определённый план и последовательность действий. Да и как могло быть иначе? Если ты умеешь изворачиваться, врать, пресмыкаться и плевать хотел на заветы Первых мучеников, выпутаться из любой, даже самой патовой ситуации, не проблема. Главное, не ошибиться и предать окружающих тебя соратников в нужный момент. Раз и навсегда, так чтобы потом тебе не аукнулся этот скользкий поступок. А опыта в подобном деле Гилфриду не занимать.

* * *

Всё та же кружка — целёхонькая, без единой трещины. Все те же замершие датчики приборов и едва ощутимое потрескивание пробивается сквозь вязкую маету ожидания. Непонятно кого, неизвестно чего. Может быть, спасения, а может быть… Нет, скорее, именно смерти. Ведь Глубина не отпускает! Никогда и ни при каких обстоятельствах. И последствия её влияния накроют тебя с головой. Не сейчас, так через много месяцев или лет. Кстати сколько это?

Месяц? День? Утро? Вечер? В чем это можно измерить?

Под водой не существует иного времени, кроме как минутной и секундной стрелки. И ты можешь сколько угодно делить утекающую сквозь пальцы жизнь на равные отрезки бесконечного круга времени.

А может быть наоборот? Что если самая медленная это, как раз, минутная стрелка? Три роковых часовых рубежа. Боги времени. А может быть богини? Но почему именно три? Почему не пять? Или, к примеру, десять. А что? Между прочим, хорошее число. Любимое число Михаса. Он всегда считал именно до десяти. Когда закручивал болты или напевал какую-то песню, забывая слова. Ну, или хотя бы был в постели с какой-нибудь красоткой. Хотя, когда это было в последний раз? Нет, не на поверхности, а здесь на глубине. Тысячу?.. Пять тысяч оборотов маленькой стрелки?

Конечно же, Михас помнил тот день. Стоп, опять не то! Ни день, ни ночь, а вахту за номером шестьсот три литера А. Ту самую вахту, когда к ним пригнали молодых практиканток с поверхности. Медицинское обследование проходило стихийно, как внезапно нагрянувшая буря. Но это касалось только отсеков. В ремонтной мастерской Михаса было как всегда безлюдно и одиноко.