Чужая гостья

– Кто тебе сказал такую глупость? – парировал Миша. – Это не те деньги, которые вы нажили общей семьей. Это твое наследство. И его вы не делите. Ты что, законов не знаешь? Да и совместную жизнь вы давно не ведете, доказательств этому мы найдем достаточно. Твой Руслан – аферист первой гильдии, извини, конечно, но это так. Но он не ковбой, не мачо. Он хлипкий ссыкун. Он трус. И он к тебе не полезет.

– Почему ты так думаешь?

– Да потому что. Я тебе обещал, что я о тебе позабочусь. Чего не смогу сделать сам, для того найдутся люди, специалисты. Все, Марьяна, я прошу тебя больше ни о чем не беспокоиться. Ничего плохого с тобой больше не случится.

– Миш, а ты меня не бросишь?

– Машка, не будь дурой, ей-богу… Если кто из нас двоих и может бросить, то точно не я.

Миша собрался выйти из комнаты, но отчаянный Машин плач остановил его.

– Не уходи, побудь со мною? – шутливо продекламировал он, но тут же осекся.

Это была не сцена, это было горе, и отличить одно от другого было не так уж трудно.

Миша аккуратно подвинул Машу на ее кровати, прилег рядом и стал осторожно гладить ее по волосам. Из прошлой жизни он знал, какой успокаивающий эффект оказывает на нее это простое действие. Маша замолчала, в какой-то момент ему показалось, что она даже засопела, но потом он понял, что это у нее нос забился от слез и плохо дышит. Миша продолжал гладить ее по голове, потом не удержался – поцеловал в шейную ложбинку, с наслаждением вдохнув уже почти забытый аромат ее гладкой шелковой кожи. Все было таким же, как прежде, словно и не было этих мучительных лет, когда он ее не видел и не касался. Ничто не изменилось, она была все той же Машей, такой же нежной и упругой, и пахла так же, как и всегда. Миша не выдержал, прижался к ней всем телом, зарылся лицом в волосы. Пусть она оттолкнет его, зато этот миг, один-единственный, сладкий, упоительный миг останется с ним навсегда. Но Маша его не оттолкнула. Она повернулась к нему лицом и, тычась губами в его губы, нос, щеки, прошептала:

– Простишь ли ты меня? Простишь ли когда-нибудь?

– Я уже тебя простил, – ответил Миша, ища ускользающие губы.

– Ты ненавидел меня, я знаю, Мишель, ты меня ненавидел, – простонала Маша, дрожа от нахлынувшего желания.

– Да, я тебя ненавидел, – признался он, – но никогда не переставал любить.

С самого утра Миша убежал по своим делам. Он совсем забросил контору, не работал сам, не кон-тролировал других. Настрой у него был, конечно, не творческий, но совсем упускать из виду дела было нельзя. Марьяна сегодня на работе показываться не собиралась. Она встала с постели, прошлась по квартире, поняла, что не хочет ни есть, ни пить, и снова улеглась в кровать. Напряжение последних дней сделало свое дело: у нее не было сил даже на то, чтобы сварить кофе, принять душ и уж тем более – на то, чтобы погладить одежду. Прогнать оцепенение не удавалось. Рука тянулась к телефону, чтобы набрать Улин номер. Марьяна взяла трубку, открыла перечень быстрых контактов, с дисплея на нее смотрели родные раскосые глаза. И сияла надпись «Уля». И именно сейчас, впервые после смерти сестры, на Марьяну навалилось полное осознание того, что произошло. Маша осознавала, что сделает себе еще больнее, чем уже есть, но все же подошла к ноутбуку, загрузила его, вошла в папку с фотографиями.

Улины изображения хранились тут в огромном разнообразии. Уля в Париже, Уля на острове Занзибар… Уля светская, Уля домашняя… Всегда такая милая, хрупкая и совершенно безобидная. Она никому и никогда не могла причинить вреда. Марьяна всматривалась в черты, которых никогда больше не увидит, и ее мучил вопрос: какими были последние минуты жизни ее сестры? Понимала ли она, что умирает?

В какой-то момент Маша задумалась: а ведь Уля зачем-то вызвала ее в тот самый день. Она не просто приехала пообедать, она хотела что-то сообщить. Более того, ее что-то волновало, что-то тревожило, и она торопилась поделиться этим с сестрой. Что это было? Насколько это было важно? И имеет ли какое-то значение теперь? Марьяна посмотрела на свое заплаканное лицо и нехотя поплелась в душ.

Глава 6