Совсем неслышно, на выдохе, Эйден протянул нужное заклинание. Подходящее перекрестие ветвей зачадило, хвоя с треском разгорелась, сразу запахло смолой. Лука аж подпрыгнул от радости, потирая слезящиеся глаза и красное от натуги лицо. Он гордился костерком среди росы так, будто вокруг свирепствовала буря.
— Вот. Стоит только достаточно расстараться. А подкину сразу целый ворох, полыхнёт, как Данас в те года. И курточку прокопчу, просушу, всё приятнее будет пахнуть. Не мной, не сыростью, а дымком да хвоей.
— Как ты сказал? — Эйден чуть подался вперёд, думая, что послышалось.
— Вонь, говорю, отбить бы. Ты верно советовал. Только стирать не стану, холодно и…
— Нет, я не о том. Про Данас.
— А что с ним?
— Да чтоб тебя! — Алхимик аж стукнул по земле кулаком, закатил глаза, простонал что-то невнятное и нелестное.
— Да понял я, понял. Шучу так. Чего завёлся-то? — Лука настолько походил на дурака, что, возможно, им не являлся. — Шутить-то про Данас уже можно. И время прошло, и сам ногами прошёл немало, от места и очевидцев порядочно отойдя. А как город горел, я изнутри видел и даже сам тушить бегал. С ведёрком жестяным во-от такого размера.
— Хм… и я видел, и я тушил. Это сколько ж тебе было?
— Ну, точно не скажу. — Парень загибал пальцы, но не факт, что умел считать. — Сейчас шестнадцать, а то и все семнадцать. Но может и поменьше. Тогда, получается, мне было вот сколько.
Показав неопределенным образом скрюченные пальцы, Лука плюнул на это дело и обозначил примерный рост. Где-то по пояс. Эйден и сам пытался сосчитать даты. Не без труда. Выходило, что Данас, осаждённый войсками Хертсема, горел уж лет шесть назад.
— Мир тесен. — Отметил он, смотря влево и вверх, что-то припоминая. — Так значит, ты из тех мест? Давно видел Данас? Мирт, Кумрун, Кролдэм? Как там сейчас?
— Из тех. — Лука кивал как-то неуверенно, неопределённо. — А сейчас там… меня нет. И значит, знать я могу, лишь как оно там было. А было хреново. Потому-то я и здесь. Ушёл, пока не забрили. Подрос — и ушёл.
— Разумно. Всё воюют?
— Ещё как! Но, должно быть, не так, как раньше. Но от того ли, что к зиме дело, или же с годами притомились — не могу знать. А может, с высоты теперешнего роста и вся война выглядит помельче.
Эйден одобрительно ухмыльнулся. Лука не был особенно высок, но, вероятно, особенно глуп тоже не был. Разговорились. Про Посс, Окдлоу и Лидхем, про Колючие холмы, про военные лагеря, разбитые тракты, голод и нищие толпы, бегущие в разные стороны от любых знамён. Эйден несколько раз посылал Луку до ближайшего постоялого двора, за пирогами, сыром и, в основном, за пивом. Тот даже припёр здоровенный мешок картошки, хвалясь, что отдавали недорого. Пекли в золе, кормили псов корками от пирогов, бранили осла, стащившего полголовы дорогого сыра.
— Знавал я одного пивовара, — рассказывал Эйден, полулёжа на куче сухой хвои, как на перине, протянув ноги к костру, — как раз тут, неподалёку. Не только варил интереснее, чем эти, что на постоялом дворе, а ещё и говорил так — заслушаешься. Чего только в пиво не совал, творец-извращенец. Злее меня алхимик, хоть и пивовар. А это что? Жидкая скука, ни кислинки, ни горчинки, хоть в голову бьёт.
— Ага, я тоже слышал, что в пиво иной раз суют. За что и биты бывают. И ты вот прям настоящий алхимик? Это как ворожей, только колдун? Когда все тузы в колоде? Покажи!
— Да ну тебя. Я б показал, да точно не на картах. При чем тут карты вообще? — В хорошем подпитии, прыгая, или скорее переваливаясь с темы на тему, он скоро чертил карту палкой на сырой земле. — Во-о-от отсюда и через Слепые озёра, пешочком, хромая. Потом была Тохма. Потом уже один, снова лесами, до самой границы. А там Посс, большой лагерь, и снова компания.
— Ловко рисуешь. И ходишь много. А тут что?
— Шишка.
— А это?
— Тут Лидхем. Но могут быть и неточности. Хоть никто из присутствующих не оспорит. Кинь Ушастому горбушку, а то скалится жалобно. Ишь, не жрёт, морда, сыру объелся. А пироги ничего. Ел такие недавно. У одного большо-о-го человека.
— В смысле такого? — Лука задрал подобродок, пытаясь выглядеть важным. — Или такого? — Надул щёки, раздвинул локти, силясь выпятить тощий живот.
— Да.
— И что человек? Небось добрый, раз угощал. Люблю добрых людей. И угощения.
— Да вроде не злой. Хоть и убийца. — Эйден пальцем отодвигал тлеющую хвою от своей лежанки к огню, рискуя вспыхнуть по-настоящему. — Говорил о всяком таком. Умирать не хотел. Про земляков вспоминал. Прирезанных. Сам убил, да и вспоминал.
— Ну так точно добрый. — Показывая в улыбке пустые лунки бледноватых дёсен, Лука выглядел грустным, взрослым и каким-то изношенным. — Ведь без худа добра не бывает.
— Всего трижды сбегал за кувшином, а сколько мудрости. И так всегда. А ведь трезвый — дурак дураком.
— Ага. И я тоже.