Чужая месть

— Но если вы захотите… — чуть покраснев, запинаясь, почти шепотом произнесла Лиза, явно не в состоянии правильно подобрать слова. — У вас еще есть шанс.

Кикимору тебе в свекрови… Хотя, если с Лехой у них срастется, я ни в коем случае не стал бы так отзываться о Хельге Франсовне. Я несколько раз был у них дома, где меня приняли очень радушно. Боюсь, это радушие уже в прошлом.

Задумываться в подобной ситуации не стоило, потому что в глазах Лизы загорелась надежда.

— Елизавета Викторовна, у нас шансов нет и быть не может. Так же как танцевать, в этой жизни я не собираюсь жениться и тем более заводить детей, а предлагать вам другой вариант просто немыслимо.

— Но вы не знаете, от чего отказываетесь!

Ну и как с ней говорить? Все, мое терпение лопнуло.

— У меня даже нет желания узнавать.

— Нет желания? — Краска схлынула с лица девушки, и глаза злобно сверкнули.

Если честно, перехватить ее руку я не успевал, но оно и к лучшему — это воспринялось бы обществом как рукоприкладство в отношении благородной девицы. И тогда проще было бы застрелиться.

Благодаря перчатке пощечина не получилось звонкой, но все равно не осталась незамеченной окружающими.

Придерживая пышные юбки, Лиза изобразила на лице оскорбленную невинность и убежала к выходу из зала. Я же остался посреди постепенно расширяющегося круга зрителей — как прыщ на одном интимном месте. То, что это была только первая часть Марлезонского балета, я понял, когда увидел побелевшие от бешенства глаза Лехи. Он стоял как соляной столп, сжимая в руках два бокала с розоватой жидкостью.

С этими бокалами он и пошел на меня, как в штыковую.

— Сударь, ваш поступок низок.

Мой поступок?!

— Вы негодяй и подлец.

Непроизвольно я скользнул взглядом по окружившей нас толпе, но лучше бы этого не делал, потому что увидел Карла Бертольдовича и Хельгу Франсовну. Мама Лехи смотрела на меня с умоляющим испугом, а интеллигентнейший отец в мундире артиллериста пребывал в недоумевающем шоке.

Их взгляды обжигали, как пламя огнемета.

Леха сейчас вызовет меня на дуэль, но отвечать я не собирался. Плевать на великосветские закидоны. Плевать на репутацию, гори она синим пламенем! Сходиться на дистанции с другом немыслимо, ведь в таком случае выбор придется делать между его жизнью и своей. От мысли, что благодаря занятиям с Евсеем шансов у Лехи нет даже теоретически, легче не становилось.

— Сударь, — перешел Леха к кульминации своей речи, — я требую…

— …Алексей Карлович, — перебил его негромкий, оглушительно звенящий металлом голос. — Не уделите мне минутку?

Из постоянно увеличивающейся массы зрителей вышел круглый, как колобок, но твердый, как пушечное ядро, судья Бабич. Вот от кого я не ожидал помощи — так это от него.

Леха, продолжая сверлить меня взглядом, как-то небрежно бросил в ответ, словно отмахнулся:

— Чуть позже.

Это он зря. Так с судьей в нашем городе не мог разговаривать никто, даже мой бывший начальник Аполлон Трофимович, который и внешне, и характером напоминал эдакую смесь медведя со львом. Полицмейстер наверняка мог бы голыми руками заломать волколака, но вот с Бабичем он вел себя предельно корректно.

— Это была не просьба, — проскрипел голос судьи, как выходящий из ножен клинок. — Извольте пройти со мной… оба.

Выдав этот приказ, он направился к боковому выходу из зала. Люди перед ним непроизвольно расходились в стороны, образовывая живой коридор.

Наконец-то мы ушли с освещенного пространства и попали в сумрак коридора. Мне даже стало легче дышать. Но расслабляться еще рано — после прошлой размолвки с Елизаветой судья вышвырнул меня из высшего общества Топинска и чуть не позволил жандарму законопатить за решетку. И это при том, что тогда все прошло без особого шума. А сейчас…

Судья подошел к очередным дверям в правой стене коридора и остановился. Из-за моей спины бесшумно выскользнул безликий в своем наряде лакей. Я даже не заметил, что он нас сопровождает. Он своим ключом отпер замок и, открыв дверь, отошел в сторону. Это был чей-то кабинет, но наверняка не судьи — его апартаменты находились в соседнем здании. Впрочем, этот факт не помешал Бабичу усесться в кресло хозяина. В таком положении его невысокий рост не выделялся. Мы с Лехой застыли перед столом как два нашкодивших школьника, вызванные директором в учительскую. Впустивший нас в кабинет лакей подошел к судье и, почтительно наклонившись, начал что-то быстро говорить ему на ухо.

Определить отношение Бабича к сказанному было трудно — его лицо оставалось каменным. Лишь однажды он удивленно поднял бровь. Легким жестом судья отпустил закончившего доклад лакея, и тот исчез, словно его здесь никогда не было.

Как только мы остались одни, лопнувшее терпение Лехи брызнуло во все стороны возмущением и яростью:

— Виктор Игоревич, вы не можете…

— В этом городе я могу все, что не противоречит воле его императорского величества, — жестко перервал судья речь юноши. — Особенно если нужно оградить от глупости сына моего старого друга.

— Но он оскорбил Лизу, — попытался выдвинуть еще один довод Леха, но и тут не нашел понимания.