Чужая месть

— Во-первых, при мне для вас она не Лиза, а Елизавета Викторовна. Времена, когда вы играли в нашей гостиной, давно прошли.

Не знал, что эти двое знакомы с детства, хотя это совершенно неудивительно для детей дворян в таком маленьком городе.

— Во-вторых, только мне решать, что для дочери является оскорблением, а что нет. И так будет, пока она не выйдет замуж. — Окинув не самым доброжелательным взглядом худую фигуру Лехи, судья добавил: — Не исключено, что позже тоже. Остальное объяснит вам ваш отец. Теперь вы, молодой человек.

Судья, упершись руками в столешницу, встал, и от его взгляда мне стало неуютно.

Ну все — капец котенку…

— Игнат Дормидонтович, я должен перед вами извиниться.

Судя по скользнувшей по губам судьи улыбке, у нас с Лехой было одинаково нелепое выражение лица.

— Оправданием мне может послужить только слепая любовь к дочери, — продолжил Бабич с какой-то бесконечной усталостью в голосе. — Лиза у нас с женой поздний и посему горячо любимый ребенок. Так что мы порядком ее избаловали. Мне стоило бы настороженнее отнестись к ее словам о вашем неподобающем поведении, но злость на зарвавшегося юнца затмила мой разум. Здравый смысл вернулся, когда и Аполлон Трофимович, и Ян Нигульсович начали отзываться о вас исключительно положительно. У нас даже разгорелся спор, из которого я вышел порядком озадаченным. Еще один тревожный звоночек прозвенел, когда Лиза начала привечать Алексея Карловича, а затем подошла ко мне с просьбой допустить вас к свету.

Ну да, прямо открыть зашторенное солнышко. У нашего судьи с самомнением, как всегда, полный порядок. В смысле — оно цветет и пахнет.

Я уже отошел от шока, поэтому с хорошо скрываемым скепсисом наблюдал за потугами разочарованного отца оправдать поведение любимого чада, прежде всего в своих собственных глазах.

Понимая, что за столом он выглядит слишком официально, да и опускать взгляд в столешницу как-то нелепо, Бабич обогнул стол и начал прохаживаться вдоль стеночки с портретом императора. Вид у него был как у лектора, вбивающего нечто важное в тупые головы студентов:

— Так что я попросил секретаря городского собрания отправить вам приглашение на бал и приказал доверенному человеку понаблюдать за поведением дочери. Мои опасения оказались не напрасными. — Судья остановился и посмотрел мне в глаза. — Игнат Дормидонтович, я прошу простить мою дочь, да и меня тоже за недостойное поведение. Надеюсь, этот прискорбный инцидент не вызовет у вас враждебности к нашей семье.

Мне показалось, что я услышал, как грохнулась о пол виртуальная челюсть Лехи. Оно и неудивительно: судья славился своей принципиальностью, порой граничившей с ослиным упрямством. Но при этом глупцом его никто не называл.

В голову закралась мысль, что здесь не все так просто и дело не совсем в стыде отца за взбалмошную дочь. Особенно к этому выводу подводила его последняя фраза.

Но обдумывать все мы будем позже, в таких случаях долго тянуть с ответом не очень разумно.

— Ваша честь…

— …Можно без официоза, — позволил мне судья.

— Виктор Игоревич, поверьте, я воспринимаю сложившуюся ситуацию как чудовищное и прискорбное недоразумение. И по-прежнему отношусь к вам и к Елизавете Викторовне с глубочайшим почтением.

— Рад слышать, — благосклонно кивнул судья и выразительно посмотрел на Леху, явно пытаясь понять, дошло ли до затуманенного ревностью разума юноши хоть что-то из сказанного.

Нет, не дошло.

Леха поджал губы и, по-прежнему не глядя на меня, выпалил:

— Позвольте откланяться.

Увидев утвердительный кивок немного разочарованного судьи, он как деревянный солдатик рваным шагом вышел из кабинета.

Так, если Бабич сейчас начнет меня обхаживать, то дело совсем не в наших с Лизой разборках. А вот то, что я вошел в близкий круг подручных генерал-губернатора, может быть очень даже при чем.

— Игнат Дормидонтович, надеюсь, этот прискорбный инцидент не заставит вас сразу покинуть наш праздник. — Взяв меня под локоток, как добрый дядюшка, судья увлек меня к двери.

Ну вот, мои искренние уважение и симпатия к справедливому человеку немного подувяли. Не будь я чиновником по особым поручениям генерал-губернатора, он за свою кровинушку, даже бесившуюся с жиру, закопал бы меня в навоз по самые ноздри, особенно учитывая публичный конфуз.

С другой стороны, мне от судьи искренней любви не требовалось: не будет гадить по мелочам — и на том спасибо.

А то, что мы вышли в зал как шерочка с машерочкой, сменило презрение и настороженность ко мне во взглядах окружающих на любопытство. Так что убегать с бала подобно Золушке и усвиставшей куда-то Лизе повода вроде бы не было. К тому же я увидел озадаченную морду Давы, который явился на бал в шикарном фраке, но с одной диссонирующей деталью — вместо положенной бабочки он повязал серебристый шейный платок.

— Не буду вас задерживать. Развлекайтесь, — улыбнулся мне судья. — И еще, ежели будет желание, посетите наш карточный кружок. Говорят, вы богатеем стали, так что есть повод немного потрясти ваш кошель.