Чужая невеста для сына герцога

Эдрику бросилось в глаза, что отец выглядел сильно постаревшим. Когда почти три недели назад он выходил из этой комнаты, то прощался с немолодым, но по-прежнему статным и крепким мужчиной. Теперь перед ним сидел почти седой старик. Под глазами герцога залегли темные тени, в бороде запутались хлебные крошки, уголки рта скорбно опустились. Горе, казалось, выпило из него жизненные силы и состарило на много лет.

— Ваше светлейшество, — начал он, поклонившись — Равьер… — он не смог договорить, горло словно сдавило железным обручем, и он прошептал:

— Почему он умер?

— Садись, Эдрик, — отец махнул рукой младшему сыну, и тот опустился рядом на диван.

Глаза Ирвика были красными то ли от слез, то ли от выпитого вина.

— Равьер умер от раны. Лекарь ничего не смог сделать. Последние его дни были просто ужасными, он сильно мучился от боли и сам желал себе смерти. Равьер захотел, чтобы его тело сожгли после кончины, и я выполнил его волю.

— Почему?

— Он сильно изменился в последние дня от болезни. Не хотел, чтобы его видели… таким, — Ирвик опять сделал глоток вина, а затем неожиданно с силой отшвырнул пустой кубок, и он покатился по ковру.

— Мой мальчик… — простонал герцог, закрыв лицо ладонями.

У Эдрика сжалось сердце. Он привык видеть отца сильным, суровым и сдержанным правителем, а теперь перед ним сидел страдающий старый человек.

— А лекарь, что он сказал? — спросил Эдрик.

— Я отослал Джиора из дворца, — ответил герцог. — Он не смог вылечить моего сына. Теперь у нас будет новый лекарь. Джиору еще повезло, — криво усмехнулся Ирвик.

— Почему?

— Во времена Ойрии Бессердечной его бы просто казнили после смерти знатного пациента из герцогской семьи.

Ирвик вгляделся в лицо сына воспаленными покрасневшими глазами.

— Теперь ты мой единственный наследник, Эдрик. Мне очень жаль, что я не посвящал тебя в государственные дела. Разве я мог знать, что Равьер и Айвенор… — голос отца дрогнул, он замолчал и машинально потер ладонью грудь. Рубиновый перстень сверкнул на темной одежде.

— У меня стало болеть сердце, Эдрик. Возможно, совсем скоро я отойду от дел, но мне хочется быть уверенным, что я оставлю герцогство в надежных руках. В твоих, Эдрик. Ты смелый и сильный, но ты еще так молод.

Ирвик сжал руку сына.

— Теперь тебе придется учиться править. Каждый день советник Бриас будет вводить тебя в курс дел. Ты будешь приходить на утренний совет. Скоро я назову тебя наследным герцогом Алтуэзским. А сейчас иди, я очень устал…, — Ирвик махнул рукой.

— Я не успел попрощаться с Равьером. Хочу сходить в фамильный склеп. Может, мы пойдем вместе? — предложил Эдрик.

— Нет, я устал. Завтра я хочу тебя видеть на утреннем совете.

Эдрик поклонился. На сердце у него была тяжесть, словно все Вистиинские горы обрушились на него.

На прощание он оглянулся на портрет матери, и ему показалось, что на лице герцогини блестит дорожка от слез. А может, это опять были блики света.

Когда за сыном закрылась дверь, герцог подошел к портрету Анаиры и легко коснулся пальцами лица покойной жены.

— Прости меня, Ана. Я ничего не смог сделать, не сумел спасти наших старших сыновей. Но клянусь, я сделаю все, чтобы Эдрик жил за всех них.

16.2

Эдрик прошел в свои покои и стал раздеваться, сбрасывая с себя пропыленную одежду, пропахшую потом и лошадью. Сразу же явился Тумос. Его вид выражал, как всегда, степенное достоинство,

— Какое горе, смерть его светлости Равьера, — старый слуга смахнул слезу. Эдрик знал, что эти слезы искренние. Тумос любил его братьев.

— Я принес вам черную рубашку и тунику, велел портному сшить сразу несколько, чтобы соблюдать траур.

— Прикажи приготовить купальню, — сказал Эдрик.

— Все уже готово, пресветлый. Позвать кого-нибудь, чтобы вам помогли?

— Нет, я сам, — отказался Эдрик.

Он прошел в небольшую купальню, находящуюся в соседней комнате, и с удовольствием погрузился в горячую воду. Он с наслаждением смывал с себя дорожную грязь. Если бы можно было смыть так же легко боль, которая охватила его, когда он узнал о смерти Равьера. Кто же знал, что он никогда не увидит больше старшего брата…

Вымывшись, Эдрик оделся, и Тумос подал ему рубиновую брошь.

Теперь можно было идти в фамильный склеп, где похоронили Равьера.

Он отправился в сад. Там, в дальнем углу, окруженный со всех сторон плетистыми цветущими розами, был расположен белый мраморный купол, под которым находилось последнее пристанище его предков. Возле склепа всегда дежурил привратник, который поклонился, узнав Эдрика.

Привратник открыл дверь большим ключом, и Эдрик, освещая себе путь факелом, спустился вниз по нескольким каменным ступеням.

Внизу под мраморными плитами в тишине спали вечным сном его предки, герцоги и герцогини Алтуэзии. Он нашел плиту, под которой покоился Равьер.

На плите было выбито «Равьер, сын герцога Ирвика Девятого». На камне лежали розы, которые еще не успели увясть. Неподалеку были плиты с именами Джайлы и Кирры, первой жены брата, его деда — Ирвика Восьмого, и матери, герцогини Анаиры. Всех этих людей он знал, разговаривал и смеялся с ними, и вот теперь снова стоял здесь, оплакивая свою потерю.