Чужая осень (сборник)

— Я скажу тебе на полном серьезе, здесь нечего ловить. Но не побоюсь показаться тебе слюнявым идиотом, я просто не могу жить без этого города. Южноморска не будет нигде. Страшно, что мы, которые должны были быть его хозяевами, сдали город этим интервентам из Булдынки. Посмотри, во что превратили город эти тупоголовые деятели от сохи. Но это наш город. В отличие от придурков, которые вытворяют с ним, что хотят, здесь могилы моего прадеда и прапрадеда. О таких, как я, говорят — России верные жиды. Мы живем уже на руинах бывшего города, и держат нас только воспоминания. И не боюсь я завтрашнего дня, перед которым побежали в страхе за своих детей аиды — их у меня нет. «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мною; Твой жезл и Твой посох — они успокаивают меня».

Вот что значит воспитание. Как и положено мальчику в порядочной еврейской семье, в пять лет Котя получил в руки книгу, эту своеобразную фору по сравнению со мной, своим полуславянским-полутевтонским ровесником. Нет, я не антисемит, потому что воспитан интернационалистом: мне что татарину, что русскому, что еврею, что украинцу морду набить — безо всякой разницы. Слава Богу, Южноморск всех нас научил с детства неудобопроизносимым выражениям на добром десятке языков. Так что грека, грузина, армянина, француза я великолепно могу облаять на их родном наречии. И глубоко наплевать, кто мой деловой партнер, лишь бы у него голова варила. А какая кровь течет у него в жилах, есть ли родственники за границей, была ли бабка на временно оккупированной территории, пусть заботит кадровиков-отставников. Я себя глупее Коти не считаю; в подобных цитатах пришлось наблатыкаться не хуже его; ввернешь в разговоре, словно ненароком, подходящую, и собеседник невольно проявляет уважение. Так что пришлось на фразу из Котиной «Мессии Израилев» выдать ответ нашего Псалтыря:

— «Ибо в смерти нет памятования о Тебе: во гробе кто будет славить Тебя?»

— Интересно общаться с таким начитанным человеком, — улыбнулся Котя, — хотя я так понимаю, что это для тебя — орудие производства. Но, извиняйте, мне уже пора.

— Спасибо, Котя. Завтра в это время тебе удобно? Тогда жди моего парня, если он не запишет тебя в русофобское общество «Память», тогда смело бери товар. А зеленку приму из расчета один к четырнадцати. Твой совет стоит большего.

— Я сказал один к тринадцати, и не делай мне подарки. Кстати, не накладно тебе держать столько мальчиков?

— Себе дороже без них обходиться.

— Я обхожусь. Купил себе одного человека, и ко мне близко никто не подходит — ни те, ни другие.

— Ты купил не человека, а должность в его образе. Сам понимаешь, что наши дела покруче. Вот поэтому ты получаешь первосортный товар или твои консультанты считают иначе?

— Не морочь мне задницу, мои консультанты — это все равно твои люди. С тобой приятно иметь дело, потому что ты никогда не гилил цены.

— Спасибо, Котя, на добром слове. И за дельный совет — еще раз.

— Ой, иди ты уже…

— Уже иду. А правда, что ты в последнее время стал потреблять только целок?

— Кишен мерен тухис, — беззлобно произносит Котя свою излюбленную фразу.

— Фронцым золдер кишен, — парирую я, как положено коренному южноморцу, нежно поглаживаю Котину лысину и выхожу на улицу.

4

Ровно в семь утра Рябов повернул ключ в замке зажигания и машина плавно пошла по проснувшемуся городу.

— Подарки купил?

Сережа по обыкновению молча кивнул головой и переключил скорость.

— Рябов, ты на диво прекрасный собеседник, молчишь, словно партизан на допросе. Думаешь, я не понял, почему вчера ты так томительно тянул время? Потом я дважды видел ребят: на кладбище и у Светкиного дома.

— Они там живут.

— Странное совпадение.

— Я купил квартиру напротив. На всякий случай.

Моя дорогая семейка проводит бархатный сезон на даче, в скромном двухэтажном особнячке на берегу моря. Там я появляюсь очень редко — дела есть дела, но после командировки в столицу встреча с любимым тестем была просто неизбежна. Хотя старик время от времени усиленно делал вид, что давно отошел в сторону, предоставив все решать мне, я прекрасно понимаю, что это не более чем поза.

Шесть лет назад, сделав окончательный жизненный выбор, я женился на его драгоценной дочери, которую до сих пор Бог никак не приберет. Первое время Вышегородский важничал, пытаясь привить мне свои привычки, но вскоре нам пришлось крупно объясниться: старорежимные ухватки Леонарда Павловича уже явно не соответствовали времени. Его потертые пиджаки становились свидетельством того, что старик продолжал оставаться во вчерашнем дне, довольствуясь крупными сделками, носившими случайный характер. Да, предоставив в мое распоряжение такие деньги, о которых и мечтать не приходилось, он изредка бестактно напевал в мою сторону фразу «кто был ничем, тот сделался всем». Но я не обижался. Вышегородский купил меня со всеми потрохами, но, наверное, это была его самая удачная сделка за всю жизнь.