Мне удалось создать систему, благодаря которой его, вернее, наши капиталы выросли, как урожай в статистических данных. Стоило заглянуть в завтрашний день и даже без бинокля стало видно, что цены на произведения искусства прыгнут в несколько раз. Это значило, что добывать их станет не только труднее, но и гораздо накладнее. Поэтому, в течение полугода, мне пришлось затратить такие деньги, что Вышегородский сперва чуть не прибил меня своей палочкой, прохромав за мной несколько раз вокруг огромного обеденного стола. Но уже через несколько месяцев, получив подробный отчет, старик довольно промурлыкал, что отныне в моем распоряжении все капиталы фирмы, кроме, разумеется, основных вложений. Чтобы укрепить доверие Леонарда Павловича, я передал в его коллекцию собственное собрание, в том числе и работу Кандинского, один из подарков тестя к свадьбе с его тогда еще единственной наследницей.
Если бы кто знал, что мне удалось сделать за полгода, звание дважды Героя Труда было бы самой малой наградой. Я создал целый синдикат, позволяющий планомерно перерабатывать старинные ордена, картины, гравюры, иконы в свободно конвертируемую валюту. Мне удалось наладить не только великолепный сбыт, но самое главное — регулярные поступления. Самым сложным оставались именно они, до тех пор носившие исключительно случайный характер. Информация, основа основ любого настоящего дела, стекалась в мой рабочий кабинет со всего города. Среди людей, регулярно поставлявших ее, были и мой консультант Дюк, ставший директором городского музея, и люди более прозаических профессий, например, страховые агенты, с утра до вечера шатавшиеся по квартирам в поисках новых клиентов своей конторы. Более того, у нас на зарплате был даже инвалид первой группы, прикованный к постели, которому с утра доставлялась огромная пачка газет и журналов; он систематизировал интересующие сведения и каждые три дня папка с вырезками ложилась на мой рабочий стол. Инвалид мог хоть год работать вхолостую, но все необходимое получал регулярно, потому что только на одной из крохотных заметок о собрании картин в соседней республике мы в конечном итоге заработали почти полмиллиона. Наивно было бы думать, что среди людей, работавших на нас, не было тех, кто в поте лица подрабатывали и в правоохранительных органах. Учитывая, что к произведениям искусства резко стал повышаться интерес у самых противоречивых социальных групп, кроме объединенной службы разведки и контрразведки, в синдикате появился отряд охраны, который, отлично, впрочем, выполняет и технические функции. Рябов, например, прекрасно совмещает обязанности руководителя службы безопасности и секретаря, за что справедливо получает соответствующую надбавку. И самое главное: нам удается вести свою бурную деятельность, сняв с нее даже видимость налета уголовщины. В свое время Горбунов организовывал экспедиции, во время которых его люди шлялись с явными наколками по квартирам и церквям, оставляя за собой шлейф некоторых нераскрытых и большинства даже незарегистрированных преступлений. Я тоже организую экспедиции, регулярные и более дорогостоящие, но мои люди ни разу не позволили себе испоганить храм или выкрасть икону из сельской хаты. Зачем? Дешевле платить людям деньги, твердо зная, что купленная официально вещь — твоя собственность, и действовать, не оглядываясь на то, что ее название может всплыть в каком-то уголовном деле. Разнобой в ценах позволял оставаться довольными и продавцам, и покупателям, а особенно мне. За не так давно приобретенную картину Рубо «Охотники» пришлось выложить восемь тысяч рублей и десять процентов премиальных экспертам, но что с того, если уже сегодня я могу отдать эту вещь за тридцать тысяч. И не деревяшек, а зеленых. А за тридцать тысяч долларов самый тупоголовый валютчик не колеблясь выложит двести восемьдесят — триста тысяч деревянных рублей. И заработает при этом больше, чем бывший хозяин картины, к которому она попала совершенно случайно, до сих пор пребывающий в приподнятом настроении, уверенный в том, что совершил прекрасную сделку с маньяком-коллекционером.