Он прошептал что-то еле слышно, но я не сумела разобрать ни слова. А уже в следующую минуту началось то, чего я так боялась.
Сальваторе пропал. Алессандро несколько раз пытался вызвать наемника, но переговорный камень лишь потрескивал, не желая соединять его с напавшим на след Алессии Сальваторе.
– Где он может быть? – бормотал Абьери, раз за разом поворачивая кольцо.
– Как сговорились все, – печально вздыхал Бруно, паря под потолком. – Эх, сюда бы сейчас сотовый. Или рацию, на худой конец.
Абьери давно уже не обращал внимания на незнакомые слова, произносимые нетопырем к месту и не к месту. В душе все сильнее нарастала тревога. Казалось, она была и вчера, и позавчера, и третьего дня, но сегодня накрывала такой удушливой тяжелой волной, что он с трудом держал себя в руках.
«Где же ты, роза чужого мира? – беззвучно шептал, глядя на потухший, безжизненный жертвенник. – Куда занесла тебя злая судьба?»
При мысли о том, что Алессии угрожает опасность, сердце сжималось от страха. Ни разу в жизни Абьери не испытывал и сотой доли того, что ощущал сейчас. Никогда не думал, что можно так бояться за другого человека. До боли, до исступления, до крика.
«Алессия! – стучало в груди, когда он нараспев выводил слова заклинаний. – Где ты?»
Алтарь молчал. Единственное, чего Абьери смог добиться, это появления едва заметных языков пламени на изнанке мозаики.
– Аэсто. Рапири. Гоби, – снова и снова повторял он, но отблески огня, едва показавшись, тут же пропадали.
– Дай я попробую, – не выдержал Марко и отодвинул его от жертвенника.
– Саратонус аквири! – громко сказал друг, простирая руки над неровной поверхностью.
Прошла минута, другая, в воздухе что-то затрещало, запахло паленым, но камень по-прежнему оставался холодным и темным.
– Что же тебе надо? – прищурился Форнезе, разглядывая углубление для жертвенной крови.
– Есть у меня одна мысль, – неожиданно сказал молчавший до этого Бруно.
– Какая? – повернулся к нему Абьери.
– Что, если вместо крови животного использовать кровь Алессии?
Круглые желтые глаза ярко светились в темноте, придавая Бруно какой-то потусторонний вид.
– А в этом что-то есть, – задумался Абьери. – Если допустить, что Алессия поранилась именно здесь и невольно напоила камень своей кровью, тогда понятно, почему он не реагирует на мои призывы.
– Конечно, кто ж после вина затхлую воду хлебать будет? – хмыкнул Бруно.
– Можем проверить, – кивнул Марко. – Я как раз захватил строникс.
Друг достал из кармана колбу с кровью и подошел к алтарю.
– Давай, – напряженно прошептал Абьери и замер, наблюдая, как жадно впитывает камень льющуюся тонкой струйкой темную жидкость.
И с каждой пролитой каплей стеклянная мозаика оживала, наливалась светом, загоралась огнем Нижнего мира. Отблески пламени лизали жертвенник, расходились кругами по неровной поверхности камня, и тот тихо гудел, наполняясь силой.
– Аэсто. Рапири. Гоби, – дождавшись, пока Марко выльет в углубление последние капли, – громко произнес Абьери.
И в тот же миг вокруг алтаря взметнулось черное пламя и потянуло к Алессандро свои извивающиеся щупальца. Тьма, живущая в душе, устремилась им навстречу, и он шагнул вперед, отпуская сознание и сливаясь с первозданной тьмой Нижнего мира.
Перед глазами поплыли странные картины выжженной, покрытой пеплом и застывшей лавой пустыни, обломки скал, безжизненные, заметенные песком города. Тьма несла его над ними, а он, как безумный, твердил: «Найди Алессию!»
Пустыня сменилась промозглым холодом темной, укрытой снегом земли. Никогда в своей жизни он не видел такого количества льда и снега. Пламя горело вокруг него, но он чувствовал только холод. Страшный, выматывающий холод и дикое, невероятное одиночество. Оно вытягивало из души память о счастливых днях, о солнце, о расплавленном янтаре миндалевидных глаз, о манящих сладким медом губах, о томительных поцелуях, о горячем шепоте, разбавляющем ночную тишину…
«Алессия! – всеми силами рванулся из мертвящего холода Абьери и почувствовал слабый отголосок чужих эмоций. – Где ты, мое сердце?»
Коридоры петляли, уводили все дальше от входа, и я уже потеряла счет времени, не понимая, час прошел или день. А может, и неделя. С каждым пройденным шагом мне становилось все страшнее, а шепот невидимых пока чудовищ слышался все отчетливее. Я знала, они притаились совсем рядом. Ждали. Предвкушали встречу и готовили свои сети для глупцов, посмевших бросить вызов времени. Дорога из одного мира в другой не могла быть легкой, иначе все только и делали бы, что шастали туда-сюда. Мироздание хорошо позаботилось о безопасности, превратив временной тоннель в страшный лабиринт испытаний. Нет, я знала, что на самом деле никаких чудовищ нет, что они лишь плод моего воображения, но измученный мозг не воспринимал разумные мысли. И я понимала, что могу не выдержать.
Гвидо брел за мной. Я слышала, как он то бормочет что-то на неизвестном языке, то смеется, как безумный. Похоже, лабиринт уже начал свое воздействие, показывая храмовнику его собственный фильм ужасов.