Чужая вина

— Вы поддержите мою просьбу о пересмотре его вчерашнего решения отправить мою одиннадцатилетнюю дочь в тюрьму и исправительную школу. Вы заверите шерифа, что за все время вашей работы у вас никогда не было более образцовой заключенной. Вы скажете, что испытываете особый интерес к делу Шарлотты, так как знаете ее лично, с тех пор как она впервые попала к вам в тюрьму год назад, и изумлены огромными положительными изменениями, происшедшими с девочкой после того, как поручили ее нежным заботам моей жены. Далее вы добавите, что Шарлотта — образец скромности и послушания и что, учитывая эти качества в сочетании с плачевным состоянием ее здоровья, вы не можете со спокойной совестью смотреть на возвращение девочки в тюрьму. Вы признаетесь, что там холодно, сыро и грязно и что Шарлотта рискует заболеть и, может быть, даже погибнуть, проведя в камере хотя бы еще одну ночь. Заодно объясните, что если она умрет, то его, а не вас будут считать ответственным за это.

Томпсон уставился на него, выпучив глаза.

— Я не могу этого сделать! — возмущенно сказал он.

— Можете и сделаете, — свирепым тоном отозвался Хейдон. — А если к концу нашего разговора с шерифом вам не удастся убедить его изменить приговор и вернуть Шарлотту под опеку семьи, я отправлюсь прямиком в редакцию газеты и заявлю им о необходимости немедленного и тщательного расследования положения в тюрьме. Я расскажу об издевательствах над заключенными, о том, что надзиратель Симс избивает их, о тухлой воде, о пище, от которой отказались бы собаки, завшивленной тюремной одежде и одеялах. Уверяю вас, я найду, что рассказать им. Знаете, я довольно красноречив и весьма убедителен, особенно если затронуты мои интересы.

— Вам никто не поверит, — упорствовал мистер Томпсон, впрочем, уверенность его была значительно поколеблена.

— У меня имеется отчет из первых рук. Джек всего пару недель назад пребывал в вашей зловонной клоаке и рассказал нам о ней все со всеми ужасающими подробностями.

— У меня самая современная тюрьма, — Томпсон не желал сдаваться. — Да будет вам известно, что она содержится в соответствии с рекомендациями инспектора по тюрьмам Шотландии!

— Тогда вы не станете возражать, если газета сегодня же проведет расследование, включая тщательный анализ финансовых документов. — Хейдон взял со стола изящный серебряный нож и стал вертеть его в руках. — Думаю, жителей Инверэри может заинтересовать размер вашего жалованья и то, каким образом вы можете позволить себе приобретение столь дорогих вещей. У моей жены имеются на этот счет любопытные предположения, и я сочту себя обязанным поделиться ими с шерифом Троттером и тюремным советом, если Шарлотта к концу дня не вернется домой.

Томпсон побледнел.

— Если вы только позволите мне взять пальто, мистер Блейк, я буду счастлив выразить шерифу Троттеру мое сугубо положительное мнение о вашей дочери. Тюрьма едва в состоянии содержать заключенных, уже находящихся в ее стенах, и, безусловно, не является подходящим местом для юной леди слабого здоровья. — Он положил салфетку возле тарелки с лососиной и поднялся.

Хейдон удовлетворенно кивнул.

Женевьева отложила перо и прикрыла рукой глаза.

Плачем ничего не добьешься, напомнила она себе, зато можно все потерять, позволив себе тратить драгоценное время на то, чтобы сидеть и проливать слезы. В сотый раз вытерев глаза мокрым носовым платком, Женевьева окунула перо в чернильницу, намереваясь закончить письмо королеве Виктории, в котором она умоляла ее, как женщину и мать, проявить милосердие к Шарлотте. Женевьева уже написала взволнованные послания шерифу Троттеру и премьер-министру, виконту Палмерстону. Она понимала всю ничтожность шансов, что ее величество когда-либо прочтет ее письмо, но собиралась писать ей ежедневно. Когда-нибудь кому-то из министров или секретарей придется привлечь внимание королевы к этому делу. Любая мать пришла бы в ужас, узнав, что ребенка отправили в тюрьму за незначительное преступление. А может быть, королева считает, что дети из низших сословий, вступающие в конфликт с законом, причина всех бед этого мира и лучше держать их в мрачных тюрьмах, дабы все остальные могли спокойно заниматься своими делами?

Предательские слезы ручьем хлынули из глаз, превращая текст послания в неразборчивые чернильные пятна.

В дверь постучали.

— Пожалуйста, уйдите. — Женевьева постаралась, чтобы в голосе у нее не звучали истерические нотки. Дети зависели от ее выдержки и уверенности — она не могла предстать перед ними в таком состоянии.

— Мне нужно поговорить с вами, Женевьева, — голос Хейдона был настойчивым. — Это очень важно.