Чужая война

Эльрик помнил эти леса еще не тронутыми присутствием человека. Даже друидов, считающих себя родившимися вместе со здешними деревьями, не было здесь.

Там, где раскинул улицы-лучи громадный город, лежала когда-то просторная, солнечная поляна, и на ней, на самом краю, у леса, он построил себе дом. Крепкий бревенчатый дом, в котором прожил больше полусотни лет. Один. Ему часто приходилось оставаться одному.

Мир менялся на глазах, создавались и рушились государства, рождались и исчезали новые народы, появлялись друзья… И умирали через десятки лет, казавшиеся мгновениями. :

Когда от перемен начинала кружиться голова, а окружающая жизнь становилась похожей на бред, когда мир начинал казаться полубезумным сном, принц уходил. Уходил, чтобы забыть – он умел забывать, это умение необходимо любому бессмертному. Но для забвения требовалось одиночество. А потом можно было вернуться. И после возвращения жизнь на какое-то время словно застывала. Спокойствие и стабильность, размеренность войн, урожаев, эпидемий и религиозных всплесков. Почти не меняющиеся границы стран. Новые знакомства и, может быть, новые друзья. Такое затишье могло затянуться на несколько столетий. А потом еще несколько сотен лет разум был в состоянии выдерживать перемены. Пока не приходило время уйти.

И годы отшельничества, живой лесной тишины, запаха смолистых дров в очаге, свиста повадившихся прилетать на широкий подоконник птиц… Пожалуй, это были счастливые годы. Только счастье уединения приедается слишком быстро.

И вот кавалькада летит через израненный дорогами лес. Пыль, поднятая копытами лошадей, забивает запах хвои. Гулкая дробь подков эхом отскакивает от стены сосен, а для воспоминаний ни остается ни места, ни времени.

Может, оно и к лучшему?

Тальеза Эльрик де Фокс

Город-порт. Речной, правда. Но река здесь из тех, у которых с одного берега другой не разглядишь. И народ здесь, как в любом портовом городе, собирается самый разный. Пока мы ехали до гостиницы, которую я помнил еще по прежним посещениям как весьма приличную – хотя называлась она глупо: «Пестрый кобчик», – нам повстречались и гобберы, и гномы, и люди всех национальностей…

Западных.

Ни одного человека с Востока я не увидел. Купцы чуют приближение войны даже раньше, чем ее планируют военачальники.

В гостинице меня, оказывается, еще помнили. Хозяин там, естественно, был уже другой, однако, видно, от прежнего дошли легенды об Эльринге-эльфе… Во всяком случае, когда Элидор вошел в зал, какой-то парень выскочил из-за стойки и помчался к нему, восклицая на ходу:

– Сэр Эльринг! Какая радость. Вам «Орочью», как всегда? Потом он увидел меня и остановился в глубокой задумчивости.

– Как всегда, – ответил я. Элидор хмыкнул. Однако промолчал.

Поужинав и отправив Кину спать, мы еще посидели у меня в комнате (похоже, это стало традицией), покуривая и потягивая вино. В смысле, эльф и Сим – вино, а я действительно «Орочью горилку» – здесь она на редкость высокого качества. Потом Сим пожаловался, что его клинок зазубрился в том памятном бою. Элидор лениво изрек, что противника всегда выгоднее пристрелить. Хлопот меньше. А я порадовался, что с некоторых пор мой топор не нуждается ни в заточке, ни в полировке. А вообще, оружию нужен уход. Как женщине. Даже больше. Женщина и сама о себе способна позаботиться.

Рассуждения о женщинах Элидору не понравились. И то сказать, про Кину действительно не скажешь, что она без опеки выжить может. Однако насчет оружия эльф согласился. И рано утром, сразу после разминки, я разбудил обоих монахов. Как раз начало светать, и должны были открыться местные оружейные мастерские.

Элидор вышел почти сразу. Он еще расчесывал свои роскошные волосы, мокрые после умывания, однако был бодр и свеж. Редкий тип монаха – монах, встающий рано и в хорошем настроении.

Сима пришлось выволакивать из постели силой. Он лениво отбивался от меня, не понимая, куда его несут. А несли его к колодцу. Пара ведер воды, и гоббер стал бодр, как Элидор. Вот только настроение у него… Ну не всем же с утра радоваться.

Мы быстро добрались до квартала оружейников. Пошли мимо домов, украшенных над входами коваными изображениями секир, мечей и булав, выбирая что-нибудь поприличнее, когда сзади раздалось басовитое:

– Провалиться мне сквозь гору! Эльрик! Это действительно ты?!

Обернулись мы трое одновременно. И. одновременно сняли ладони с оружия. Посреди улицы, засунув большие пальцы за широкий боевой пояс, стоял гном.

Кажется…

«Я знаю его?» когда-то мы были знакомы. Проклятая память бессмертных – прячет воспоминания в глубоких черных подвалах…

«Имя».

Брайр…

И вслед за именем рванулись воспоминания, обдирая бока, толкаясь и мешая друг другу…

Старый мой знакомый… Нет, не знакомый – друг. Нам доводилось рубиться вместе еще в Железном кряже. В те времена, когда гномы только заселяли эти горы…

А Брайр уже дотопал до нашей троицы. Облапил меня. Начало роскошной бороды пришлось как раз на пряжку моего ремня. Потом дружески дал кулаком.

Ох… Дружески-то дружески, но ручищи у гномов!

– Я давно тебя жду.