Чужая война

– В общем, я с трудом успокоился и принялся эти уши раскапывать, решив, что пайриков мы все равно разозлили, раз они на нас такую бурю наслали. Копал долго, а когда добрался до каменной площадки со странными узорами, похожими на волосы, ноги у меня и подкосились. Это же были статуи-водомеры! Великаны, которые должны были предупреждать фермеров о наводнениях и засухах в Мианэ! А ведь стояли они на самом ее берегу, на плотине! Тут меня потом и прошибло. Схватил верблюда, и, как бешеный, помчался к высокому кургану, который на горизонте виднелся. Лечу и думаю, не может такого быть, чтобы за два дня засыпали статуи, которые по высоте Алебастровой Башни Балидета не уступали. Мало ли что могло с водомерами случиться! Ветер был такой силы, что с легкостью мог сорвать у них головы, да перекатить в то место, откуда Мианэ не слышно. И нас с ними заодно. Уговаривал я себя так, а сам все по бархану вверх полз. Никогда таких высоких курганов не видел. Забрался, наконец, на вершину, а оказалось, что это и не бархан вовсе, а ровная долина, вся золотым песком усыпанная. Ну, думаю, точно заплутал. Не было таких мест в Холустае. И песок другого цвета. Мне ли не знать, что у Балидета никакой он не золотой, а бурый, будто битая крошка от старых кирпичей. И пахло странно, словно целую телегу цветочной пыльцы рассыпали. Сладко так пахло, протяжно, но на душе от этого только тревожней становилось. Решив бежать из проклятого места, как можно скорее, я стал спускаться по склону, но в спешке упал и оцарапал руку о что-то острое. Вот даже шрам остался, – кучеяр закатал рукав и продемонстрировал собравшимся затянувшуюся рану.

Все напряженно молчали, и купец, довольный вниманием, продолжил.

– С трудом поднялся и глазам не поверил. Из золотого песка торчало золотое копье, вернее, только наконечник. Его песком присыпало, оставив снаружи острие, о которое я и поранился. Решив, что оружие послали мне сами боги, я потянул за лезвие, да не тут-то было. Разрыв песок руками, чтобы освободить древко, я чуть не обмер. Никакое это было не копье, а самая настоящая звезда: большая, лучистая, с хороший щит величиной. А по центру у нее алмаз блестел. Я крупнее камней в жизни не видал. И прикреплена она была к шпилю, который уходил в песок неизвестно как глубоко. И хотя я сразу догадался, что за страшную находку обнаружил, верить себе не хотел. А когда поверил, то не только дара речи лишился, но и способности двигаться. Никуда проклятый самум меня не забрасывал. Звезда такая только в одном месте была: на вершине Алебастровой башни Балидета. Вся Сикелия знала, что этот щедрый подарок иштувэгские мастера преподнесли городу в день его тысячелетия. И стоял я не на кургане, а на этой самой башне, которая оказалась заваленной песком до вершины. Чтобы самумы засыпали караваны – об этом слышал, а вот чтобы целые города исчезали с лица земли – такого никогда не было. Какие чудовищные силы могли сотворить подобное, я не знаю. Под песчаной толщей лежал древнейший город Сикелии, а вокруг, под барханами и дюнами, были навеки погребены его шелковичные фермы, за шелк которых на рынках, не скупясь, выкладывали по десять золотых султанов за ар.

– До Самрии меня довели чудо и неустанные молитвы великому Омару. По дороге не встретил ни одного керха, ни одной бури. Весь Холустай словно вымер. Да и сам я долгое время думал, что мертв, пока не встретил купцов из Фардоса, которые меня и подобрали. Свою страшную новость никому не рассказывал, но того, что наслушался по дороге, хватило, чтобы поверить в самые страшные предания дедов. Бури приходят уже не по сезону, а в любое время года – всегда с востока. Налетают из мрачных песков Карах-Антара и бушуют подолгу. Керхи лютуют, режут купцов, не желая и слушать ни про какие деньги. Колодцы пересыхают, а тропы, по которым веками ходили наши отцы и предки, исчезают, словно их никогда и не было.

Шупелай, наконец, замолчал, и обмяк в кресле, словно его тело вдруг лишилось костей. Воцарилась тишина, которую нарушал лишь далекий плеск волн, да тяжелое дыхание задумавшихся людей. Арлинг чувствовал, что многие скользили любопытными взглядами по Аджухаму, опасаясь смотреть на него прямо. Регарди их понимал, потому что не знал, как это: смотреть в глаза человеку, которому сообщили, что его семья была погребена под толщей песка, а места, где он родился и вырос, больше не существует.

– Почему вы думаете, что рассказ многоуважаемого купца Шупелая – правда? – нарушил молчание Сейфуллах, задав свой вопрос спокойно и неторопливо. Вот только сердце билось у него в два раза чаще. Словно хотело вырваться из груди и разбиться о прибрежные скалы вместе с волнами, бушующими у подножья наместниковой башни.

Собравшиеся оживились, словно только и ждали слов Аджухама.