Чужая война

«Выбора нет», — прошептал голос, и впервые Арлинг с ним согласился. Грязь — это тоже путь халруджи. И чтобы пройти его, ему нужно окунуться в нее с головой.

Замотав лицо платком и натянув на руки перчатки, Регарди шагнул в комнату.

Перчатки очень скоро намокли от гноя и крови, как и его одежда. Теперь он понял, зачем ивэям нужны были фартуки и рукавицы. Первые защищали от выделений больных, которыми они пачкали все вокруг, вторые помогали не чувствовать отвратительные наросты и корки на телах несчастных. Некоторые трупы лежали в комнате уже давно. В их раздувшихся животах бурлили трупные газы, искавшие выход наружу, чтобы присоединиться к зловонию, отравлявшему мир. В руках Арлинга оставались волосы и клочки кожи живых и мертвых, его лодыжки царапали и пытались кусать беззубые окровавленные рты, а сам он напоминал верного слугу Белой Язвы, рыскавшего в поисках избранной жертвы.

— Сейфуллах, где ты? — позвал он, отчаявшись отыскать мальчишку в груде умирающих тел. И не сумел сдержать дрожь, когда десятки голосов откликнулись со всех сторон:

— Я здесь, я здесь!

Халруджи выбежал из палаты, уверенный, что его путь закончится в коридоре. Ноги дрожали, язык прилип к небу, а тошнота стала лучшей подругой. Глаза, уши, нос невыносимо чесались, а руки беспокойно ощупывали тело в поисках язв и наростов.

Заставить себя успокоиться было непросто. Еще труднее поверить в то, что Сейфуллаха Аджухама в комнате не было. Это и страшило, и радовало. Пугало то, что Аджухам мог оказаться в одной из сотен других палат; обнадеживало, что он не нашел его трупа. Пока.

Раньше Арлингу приходилось пачкать руки в крови, ходить по трупам ему тоже было не в первые, но здесь, в башне, были другая кровь и другая смерть. Гнилые, беспомощные, жалкие. Жалость была худшим из человеческих эмоций. Регарди ненавидел ее всей душой, зная, что ему придется жить с ней до конца дней.

— Это только страх, только страх, — шептал он, трясущимися руками взламывая вторую дверь. Никогда в драках он не чувствовал себя мясником так сильно, как сейчас. Случайно оторвав кому-то палец, Арлинг замер, поняв, что находился в опасной близости от бездны, где исчезал разум. Кто-то прыгнул ему на спину, тут же без сил соскользнув вниз, кого-то вырвало ему на ноги, обдав их брызгами вонючей слизи и крови, другие беспомощно царапали пол, силясь обратить на себя внимание. Бараки рабов в Подземелье Покорности по сравнению с больничной палатой казались царскими покоями. Ларс был тысячу раз прав — в Башне было хуже, гораздо хуже.

На негнущихся ногах выйдя на лестницу, Регарди подумал, что похож на одну из лягушек, упавших в кувшин с молоком. Странно, что ему вспомнилась эта притча. Ее любил рассказывать иман во время тренировок на Огненном Круге. Одна из них сдалась и утонула, другая продолжала плавать и месить молоко ногами, пока оно не превратилось в твердый кусок масла. Только в притче не говорилось, сколько времени потребовалось на это. И Арлинг не знал, какую лягушку он напоминал — ту, которая хотела жить, или ту, которая потеряла надежду.

Приступ слабости был недолгим. Ивэев по-прежнему нигде не было заметно, но сейчас он ждал их появления почти с нетерпением. Хорошая драка проясняла голову. Впрочем, то, чем он сейчас занимался, мало отличалось от сражения. Враг был старым и хорошо знакомым. Белая Язва являлась верным вассалом Смерти, с которой у халруджи имелись давние счеты.

Комнаты сменялись одна за другой, превратившись в бесконечное чередование замков, дверей, мертвецов настоящих и будущих. Арлинг врывался в палату, пробегал вихрем между больными, заставляя себя коснуться каждого, и исчезал в полумраке лестницы, чтобы атаковать следующую дверь. Он не утруждал себя закрытием замков, и из «осмотренных» комнат, словно гной из нарыва, появлялись больные, которые выползали на площадки перед палатами и замирали там, не в силах одолеть лестницу.

Их стоны гулко отдавались по всей башне, напоминая голоса пайриков, но только на пятом ярусе Арлинг встретил еще одного ивэя. Он вяло поднимался по лестнице, равнодушно разглядывая больных, выползающих из палат. Санитар даже не пытался вернуть их обратно. Убить его оказалось так же легко, как и первых двух. Когда Регарди снял с ивэя маску, в воздухе разлился молочно-медовый аромат журависа. Наркотик объяснял поведение санитара, но не давал ответы на другие вопросы. Где были остальные ивэи? Зачем они запирали больных в комнатах, и куда, черт возьми, они спрятали Сейфуллаха Аджухама?

Забрав у мертвого ивэя фартук и рукавицы, Арлинг вернулся к своему занятию. Когда он достиг последнего яруса, то не сразу поверил, что лестница закончилась. И хотя ему казалось, что он осмотрел сотни комнат, их было всего двадцать восемь. Сейфуллаха не оказалось ни в одной.