Чужая война

— Разве? — Великий осторожно поставил его на землю. Хоть бог и был миражем, вызванным Бледной Язвой, его пальцы оставили глубокие отпечатки на горле Арлинга. Регарди с жадностью втянул воздух, мечтая оказаться где угодно в другом месте — пусть даже в палате с трупами, но Нехебкай теперь схватил его за плечо. Освободиться можно было только расставшись с рукой, чего Арлинг не мог себе позволить.

— Ты забыл, что все реки текут к морю, — наставительно произнес Индиговый. — Твой учитель был неосторожен. Солукрай — ваша ошибка. Ты, как лодка, которая течет по его бурным водам. Они могут нести ее очень быстро, а могут и опрокинуть. Есть сила, которой наплевать на твое умение. Ветер может не только сломать лодку, но и изменить течение. Я — ветер твоей жизни, человек. Поклонись мне!

— Ты так много говоришь о воде, — усмехнулся Регарди. — Я тебя понимаю. В этом мире ее всем не хватает.

Пора было заканчивать эту беседу. Она вообще не должна была начинаться.

— Люблю дерзких! — рявкнул бог у него над ухом. — Когда-то один такой украл у меня кое-что и до сих пор не вернул обратно. Его долг лежит на всех людях.

— Ты уделяешь нам слишком много внимания, — прохрипел Регарди. — Разве твои братья не говорили тебе об этом?

«Нельзя так вести себя с богом», — подумал он, мечтая, чтобы мираж изменился. Нехебкай ему уже надоел. Перед смертью хотелось поговорить с кем-нибудь родным и близким. Например, с Магдой или иманом.

— Остановись, человек! — взревел Индиговый. — Солукрай тебе не подвластен. Он исчезает — с каждым вдохом, каждой секундой вытекает из тебя по капле. Я могу научить тебя управлять им, но сначала отдай его мне. Твой учитель — вор, и он подарил тебе то, что ему не принадлежало! Думал, что знаки на спине защитят тебя? Глупец! Нужно было избавиться от них, ведь они как цветы, на которые летят пчелы. Не пытайся скрыться. Я найду тебя везде, ведь время людей подходит к концу.

Когда, увлекшись угрозами, Нехебкай ослабил хватку, Арлинг был готов. Так быстро он давно не бегал. Совершив стремительный прыжок, Регарди проскользнул мимо ног Великого и бросился в ближайший коридор, уже не выбирая дороги. Воздух свистел в ушах, пятки едва касались пола. Он не знал, можно ли было убежать от бога. Просто не думал об этом. Только бежал.

«За тобой вьется шелковая лента, и если она коснется земли, ты провалишь экзамен», — вспомнились ему незабываемые дни тренировок на крепостной стене Балидета.

Коридор петлял, извиваясь, словно раненный змей, поднимался вверх и круто терял высоту, устремляясь к недрам горы. Арлинг едва замечал его повороты. Ему казалось, что он летел, уцепившись за крылья самума. Хохот Нехебкая ревел в ушах, а кожа до сих пор ощущала прикосновения бога. Земляной пол скоро уступил место скальной породе, холодной и равнодушной к тому, кто бежал по ней. Регарди тоже было все равно — ему было страшно. Факелы кончились. Он бежал, ориентируясь на дыхание и звук собственных шагов. Страх, раздутый до невероятных размеров, мчался впереди, размахивая знаменем и созывая друзей — панику, отчаяние, безнадегу. Вслушиваясь в их топот позади себя, Регарди ускорялся — снова и снова. Нехебкай бежал следом, обдавая его затылок горячим дыханием. Когда халруджи казалось, что Индиговый вот-вот коснется его плеча, он падал вперед, кувыркался, увеличивая разрыв, и снова бежал. Арлинг схватил воздух ртом и закашлялся, едва не врезавшись в стену. Несколько секунд он боролся с желанием разбить себе голову о камень, но время текло, унося врагов и оставляя его наедине с собой. Через минуту, халруджи поднялся на ноги, через две — успокоил дыхание, через пять — «осмотрелся», следуя главному правилу выживания в незнакомом месте.

Погони не было. Страха тоже. Он исчез где-то в районе живота, оставив после себя горькое послевкусие и дрожь в ногах. Даже не пытаясь понять, что произошло, Регарди прислонился к сырой стене и схватился за голову, стараясь остановить мысли, которые продолжали бежать. Он, никогда не верящий ни в Амирона, ни в Нехебкая, почему-то поверил миражу, который уже уходил в прошлое, но еще сохранялся в памяти пугающе реальными очертаниями. Он, никогда не боявшийся препятствий и вызовов, вдруг испугался бога. Он, никогда не сомневающийся в имане, почему-то усомнился.

Теперь, когда туннель перестали сотрясать шаги испуганного слепца, в него постепенно возвращались прежние звуки. Зашуршали крысы и летучие мыши, где-то из стены громче побежала вода, гулко взвыл ветер, запертый в недрах Исфахана. Но самые интересные звуки раздавались сверху — из небольшого помещения, которое соединялось с тоннелем узкой шахтой. Оттуда слышались голоса. И они принадлежали людям, которых он знал.

* * *