Чужая война

Регарди был уверен, что заболел. В голове гудело, тошнота стала естественным состоянием, желудок прилип к спине. Когда пошла носом кровь, Арлинг перестал сомневаться в том, что Белая Язва одержала победу. Осталось дождаться галлюцинаций, покрыться наростами и занять место рядом с другими больными в «палатах».

Сплюнув кровь, которая теперь скапливалась и во рту, Регарди заставил себя идти вперед. Возможно, его Дорога Молчания уже началась. Однажды вступив на нее, останавливаться было нельзя.

Только сейчас он заметил, что был мокрым не только от крови и гноя больных. С висков и лба градом катил пот, впитываясь во влажную повязку на глазах. Возможно, у него поднимался жар, хотя причиной могла быть и духота, которая внизу только усилилась.

От лестницы уходило три коридора. Длинные, похожие друг на друга туннели, тускло освещенные факелами. Их стены сочились водой, которая стекала на земляной пол, образуя лужицы и ручейки. Наличие земли в каменных недрах Исфахана было странным, но после комнат с трупами не хотелось ничему удивляться. Изредка из коридоров доносились едва слышные шорохи, которые могли принадлежать крысам, чей запах отчетливо ощущался. Стоны больных, выпущенных Арлингом из палат, почти прекратились. На лестнице было мертвенно тихо. Неудавшийся побег забрал последние силы несчастных, и теперь Белая Язва торжествовала на новых трупах.

Регарди опустился на колени и потрогал вязкие узоры следов на полу.

«Грязь — это хорошо», — подумал он, стараясь справиться с головокружением. Странное ощущение для слепого. Верх и низ поменялись местами, и он не мог понять, на какой стороне находился сам. Иногда лестница и коридоры начинали вращаться, отчего халруджи хотелось схватиться за стены, чтобы удержать их на месте. Ко всему, татуировка на спине стала невыносимо зудеть. Арлинг отчетливо представил нарывы и гнойники, образующиеся поверх знаков, оставленных колдуном Маргаджана.

Сосредоточиться удалось не сразу. Недавно группа людей спустилась с лестницы и направилась в правый коридор. Ничто не указывало на то, что они были связаны с Сейфуллахом, но Регарди нужен был ориентир, толчок для принятия решения, и следы подходили для этого идеально. Пусть они и приведут его лишь к еще одной братской могиле.

Но когда халруджи собирался повернуть в коридор, его окликнули.

Неожиданно, дерзко, опасно.

— Не туда идешь, Индиговый. Там нет того, кого ты ищешь.

Вкрадчивый, шипящий голос не мог принадлежать человеку. Понимая, что находился в плену паров журависа и Белой Язвы, Регарди попятился. Холодная, покрытая испариной стена равнодушно толкнула его в спину, но Арлинг все равно вжался в нее, насколько мог. Момент был упущен — мираж стал явью, надвигаясь на него из соседнего туннеля.

Отказываясь верить, халруджи отрешенно слушал, как клацали по полу загнутые когти, скользил в грязевых потеках чешуйчатый хвост, вырывался клубами пар из хищно раздутых ноздрей. Нехебкай выглядел в точности, как представлял его Регарди — по рассказам имана, учеников школы и других кучеяров.

«А как он еще мог выглядеть? — сердито подумал он. — Ведь этот мираж из твоей головы. И вызван он Белой Язвой. Наверное, ты скоро умрешь».

Но несмотря на головокружение, которое начинало ослабевать, Регарди не чувствовал себя больным. Не был похож на мираж и Нехебкай, который продолжал медленно приближаться.

Арлинг провел мысленную черту на выходе из коридора. Как только существо пересечет ее, он побежит. Можно было бежать уже сейчас, но халруджи еще надеялся, что галлюцинация исчезнет.

«Нельзя убегать от того, что не существует, нельзя сражаться с тем, в кого ты не веришь, нельзя…»

Несуществующий Нехебкай вдруг оказался рядом и, схватив его за горло, поднял в воздух. Все произошло так быстро, что Регарди, который гордился своей реакцией, почувствовал себя неповоротливой ослихой.

— Я знаю твои тайны, человек, — прошипел Нехебкай, обдавая его горячим дыханием. При угрожающем облике пахло от него так же, как и на септории — цветочной пыльцой, землей и медом.

— А я — твои, — парировал Арлинг, освобождаясь от тисков на шее.

Вернее, пытаясь это сделать. Отработанный прием на Нехебкае не сработал. С таким же успехом можно было бить скалу или воду. В первом случае, больно было только тебе, во втором, можно было прослыть идиотом. Арлинг не знал, на кого он был похож больше, но Нехебкай рассмеялся. Смех бога прозвучал в его голове, словно приговор — мираж становился жизнью.

— У тебя есть то, что принадлежит мне, — раздвоенный язык Индигового застрекотал вблизи его щеки. — Мое терпение велико, но не бесконечно. Твой бог Амирон…

— Амирон не мой бог!

Еще одна попытка вырваться, и снова неудача.

— Ты кланялся стольким людям, разве трудно поклониться богу?

А это был интересный вопрос. Арлинг и сам хотел бы знать ответ.

— Ты мне не нужен.