Чужая война

— Никто. Мы добровольцы. Эльтар запутался окончательно:

— Какие еще добровольцы? Кто такой этот Элидор? Почему вы находитесь в этом отряде? Его Величество и Совет знают об этой экспедиции? Они согласны?

Наргиль дождался, пока комендант выдохнется, и честно попытался ответить по порядку:

— Обычные добровольцы. Элидор — наш командир. Я тоже доброволец. Император и Совет о нас знают. А согласны они или нет — нас не волнует.

Эльтар опустил взгляд на депешу, которую он все еще держал в руке, пытаясь найти поддержку хотя бы в бумаге, подписанной императором.

— Постойте! Элидор — это бывший принц Элеман?

— Верно, — доброжелательно улыбнулся тысячник.

— Корабли будут. — Комендант облегченно вздохнул и махнул рукой в сторону кресла. — Присаживайтесь, капи… э-э, тысячник.

— Благодарю, но я спешу. Командир попросил передать вам, что будет очень признателен, если мы выйдем завтра на рассвете.

— Но у меня нет столько свободных кораблей.

— Вы что-то не поняли, комендант. — Собравшийся уже уходить Наргиль снова повернулся к Эльтару. — Мы выйдем завтра на рассвете в любом случае. И командир в любом случае будет вам очень признателен. Даже мертвому.

Через час Астальдолондэ напоминал захудалый монастырь, осчастливленный посещением Хранителя. Правда, это сравнение приходило в голову только Элидору. Все остальные сравнивали город исключительно с потревоженным ульем, взбесившимся табуном или разворошенным муравейником.

Проклявший всех принц был в городе. Да не один, а в компании трех тысяч бойцов. Которые, похоже, тоже сошли с ума. Все как один. Они требовали кораблей. И комендант дал им все, что смог найти.

Готская империя. Путь в столицу

Приказ был ясен. В Готхельм. Любой ценой в Готхельм.

Его нельзя было выполнять, этот приказ. Но и не выполнить его было нельзя.

А «любой ценой» истолковал шефанго так, как счел нужным. На это у него еще хватало сил. И свободы хватало. Независимости отпустил ему неведомый владелец Паучьего Камня ровно столько, сколько нужно было, чтобы понимать весь ужас своего положения.

— Летя на запад по ухоженной, мощеной дороге, Эльрик заставлял себя не думать о том, что ждет впереди.

«Любой ценой». Вот это ему понравилось. И попытки солдат на заставах остановить несущегося на обезумевших лошадях всадника заканчивались…

Для них — совсем заканчивались.

И ничего уже не было потом.

Добираясь до столицы империи, Эльрик убил больше людей, чем за два года службы в Эзисе. И потерял счет загнанным лошадям. Он спешил. И слухи не успевали опередить его. И некому было предупредить дисциплинированных готских вояк о том, что не шефанго это мчится по дороге, в грохоте копыт и хрипе задыхающихся коней. Что смерть это летит, принявшая обличье красноглазого нелюдя.

И длинные, не заплетенные в косу — просто собранные в «кентаврийский хвост» — волосы бились за спиной императора, как хвост кометы, сеющей ужас, несущей проклятие.

Когда до Готхельма оставалось несколько часов пути, Эльрик остановил очередную пару скакунов. Выводил, их. Расседлал. Дал остыть и напиться.

Потом побрился. Вымылся в холодном лесном ручье. Вычистил одежду. И стал заплетать волосы в высокую косу. Тщательно. Аккуратно. Как будто это было самым главным в его жизни.

В Готхельм въедет шефанго. Это он уже понял. Не хватило сил сознательно отпустить Зверя.

Испугался?

Может быть.

Ведь любой шефанго с молоком матери впитывает ужас перед черной яростью.

А может быть, надежда действительно умирает последней.

Эльрик почистил коней. Одного отпустил. Второго заседлал. Расчесал ему хвост и гриву. Сел верхом и ровной рысью отправился в город.

Стража на воротах пропустила его, не задавая вопросов. Хуже того, солдаты отсалютовали копьями и взяли «на караул», когда шефанго проезжал под высокими каменными сводами.

Готхельм был обнесен тремя стенами. Столица империи росла постоянно, но готы никогда не ленились укреплять новые кварталы.

И через вторые ворота Эльрик проехал как почетный гость, в перекрестье взглядов, под сдавленный шепот в спину.

Если бы он мог видеть себя со стороны, он понял бы, почему гордые готские бойцы так почтительны к нелюдю. Но он не видел.

Перстень императора грел левую руку, магия его начала работать без приказа, окружая шефанго ореолом Власти и Могущества.

Эльрик не чувствовал этого.

Зато чувствовал, как леденит другой перстень, в оплавленной серебряной оправе. Холод этот пронизывал до самого сердца. И била невольная дрожь. И с пронзительной, до воя, до крика, тоской вспоминалось солнце в Степи.

Эльрик ухмыльнулся, проезжая под третьими воротами. И копья дрогнули в руках стражников.

Мимо них проследовал властелин, как видение, как тягостный кошмар. А ведь в Готхельме никогда не боялись Властвующих.

Во дворе курии шефанго спрыгнул с коня, бросил повод в руки подоспевшего конюха, проигнорировал вежливые — почему-то напомнившие Ямы Собаки — поклоны встречных рыцарей. Он вошел в каменный холл, из которого поднималась наверх широкая мраморная лестница, не застеленная ковром.